Не откажусь ведь! Как пальцами на руке людьми править… Слаще вина это! И страшнее… Так вот во что они меня толкали! И только ли меня? Анна Лисовиниха вон тоже глазами лупала, когда меня волхва в гладкий блин ровняла… Это что ж, её на мне учили, как сопляка на колоде сруб класть? Твою ж мать! Это они и мной, как пальцами на руке?
…А ими тогда кто вертит?»
За новыми, неизвестно откуда свалившимися на его похмельную голову мыслями плотницкий старшина не заметил, что подошёл к куче глины, как по заказу, наваленной неподалёку от трапезной. Собственно, именно она и вырвала Сучка из плена размышлений о природе власти – он просто об неё споткнулся.
«Ох ты, ёж твою в бога и чёрта и свилевой сучок! Сейчас ведь слово говорить придётся… Ха, у Лиса красное крыльцо, а у меня куча! По месту и честь! Вот язва!»
В произнесении публичных речей Кондратий Епифанович Сучок был не силён. Совсем. Единственный раз, когда ему удалось сорвать овации публики, случился ещё в Новгороде-Северском много лет назад. Особенно расстраивало мастера то, что речи этой он не помнил. Слушателям она запомнилась как вдохновенная, образная, совершенно нецензурная и даже, местами, подрывающая основы власти. По крайней мере, на следующее утро Сучок обнаружил себя на утоптанной земле судного поля с топором в руках, а напротив – дружинника боярина Кучки, поигрывающего обнажённым мечом. Само собой, такой опыт в сочетании с жесточайшим похмельем (опять!) никак не способствовал вдохновению.
«Ну и чего говорить, в рот им дышло?! Жить теперь по-новому станем?! А они мне – иди ты в…, мой хороший, да не просто иди, а иди-и-и-и… В рыло всем не дашь. Ха, а с Браздом-то и без рыла получилось. А со всеми как? Эхма, ну назвался груздём – полезай, куда засунут!»
Нинеины работники смотрели на пялящегося на кучу старшину. С интересом смотрели. Не каждый день такое увидишь – стоит смысленный муж да зырит, не отрываясь, на груду глины. Чего там смотреть-то? Глина она глина и есть! Однако глядит. Не отрываясь. Вон, даже рот приоткрыл, того и гляди слюну пустит. А за спиной у него ещё двое и тоже – то друг на друга, то на кучу пялятся… А запашок от них – хорошо, закусили только что!
– Во ужрались-то! – хлопнул себя по бёдрам один из лесовиков. – Аж завидки берут! Эй, старшина лысый, чего узрел-то?
Гогот охватил «лесную» часть строителей. Впрочем, некоторые из артельных плотников тоже прятали улыбки в бороды – художества их старшины по пьяному делу давно стали в артели притчей во языцех. Только вот стоял перед ними уже иной Сучок, хоть никто, включая его самого, об этом и не догадывался.
– Етит вас раскудрыть бревном суковатым под лешачий свист! – Кондратий решительно полез на кучу, а добравшись до вершины, заложил два пальца в рот и оглушительно свистнул.
Люди внизу аж присели.
– А ну, тихо! Слушать меня! Жить теперь по-новому будем! – Сучок рубанул рукой воздух.
– Десяток, нале-во! Взводи! – вмешался звонкий мальчишеский голос.
Плотницкий старшина даже не заметил столь своевременно поданной команды, а вот из лесовиков и артельных многие повернули голову в сторону заряжающих самострелы отроков.
– Куда башками вертите? Слушать меня! – Сучок вернул себе внимание аудитории. – Хватит баранами всем толочься! Теперь по-другому работать станем! По-людски!
– Это как ты ночью? – яду в голосе Бразда Буни хватило бы отравить средних размеров половецкую орду.
– Молчать! Мало дня поста – могу ещё добавить! Или в холодную посадить для вразумления! – Старшина сам не заметил, как присвоил себе право лишать свободы, до того принадлежавшее в крепости только воинским начальникам.
– Болт наложи! – опять, как нельзя кстати, прозвучала команда.
Толпа работников после этого ощутимо поджалась.
Сучок с позиции «царя горы» обвёл взглядом почти полторы сотни своих подчинённых.
«Ух ты, слушают! И отроки со стрелялками своими в самый раз! Как угадали! Или это им Филимон велел? Или Лис? Ежели так – спасибо! Здорово помогли, ничего не скажешь! Только делать самому всё одно придётся. Ну, теперь или выгорит, или задницу на Сварожий круг порвут! Поехали!»
– Теперь на артели делиться по-иному станем. Не по селищам, а по тому, кто что делать умеет. Ясно?! А кто ремесла не знает – по селищам, как и раньше! Работать будете под началом мастеров! Кто кузнечное дело знает, к Мудиле пойдут, кто углежогное – к Плинфе, кто плотницкое – к Шкрябке, Гвоздю и Матице, а кто ни хрена делать не научился – те копать будут, и старшим над вами Гаркун! – старшина глянул вниз. – Шкрябка, Гаркун, лезьте сюда!
Плотники поднялись на вершину кучи. Сучок обнял их за плечи и вновь заорал:
– Смотрите! Вот мастер Шкрябка, вот мастер Гаркун! Первый ведает плотницкими, каменными и кузнечными работами и с ними к нему подходить, да не сами, а через мастеров и артельных! Мастер Гаркун ведает землекопами и всем, что вас, люди боярыни Гредиславы, касаемо! С кормами и жильём тоже! Он вас на артели разобьёт и старших утвердит! И всеми земляными работами тоже ведать будет! – Отпустив свеженазначенных помощников, плотницкий старшина вытер пот и взглянул на обалдевшую толпу.
– А ты кто такой, чтобы тут командовать?! – пискнуло снизу.
– Старшим артелей и мастерам велю за нерадивость наказывать лишением корма и темницей, а кто за нож али топор схватится, али воровать попробует – быть над тем суду боярича Лисовина и суду воеводскому! Как они судят – сами видели! – Сучок теперь уже намеренно игнорировал крикуна. – Кому не ясно, спрашивайте!
Толпа потрясённо затихла. Мир, хоть и неласковый, но понятный, вдруг перевернулся. Какой-то лысый хрен с глиняной горы командует, как холопами, ставит старших, никого не спросясь, грозит темницей… И не возразишь – вон сопляки с самострелами тут как тут. Не меньше изумились и Сучковы плотники. Всякого они ждали от своего старшины, во всех видах видывали, но чтобы он навроде воеводы распоряжался…
А Сучка подхватило и понесло ввысь вдохновение! Теперь не было сомнений, что да как говорить, будто кто-то подсказывал ему не только нужные слова, но и то, как они в душах людских отзываются. Странно, но никаких лишних мыслей в голову не лезло, просто в каждый миг он знал, что сейчас нужно сделать или сказать.
– И не смотрите на меня так, будто я с вами ровно с холопами! Нет того! – Старшина стукнул кулаком по раскрытой ладони. – Нет! В роду с теми, кто против общего дела идёт, и хуже поступают! А мы общее дело делаем! Знаете, что мне боярыня ваша Гредислава Всеславовна сказала? Не знаете! А сказала она мне: «Ты крепость на моей земле для защиты моих людей ладишь!» Вас, то есть! Крепость путь ворогу к вашим селищам стережёт! Ваш род и кровь охраняет! И любой! Любой, я говорю, кто спустя рукава работает, защиту эту ослабляет! У детей своих её отнимает! Может, и вам на этих стенах стоять! Боярыня это понимает, а вы?!
Сучок смотрел поверх голов на молчащую толпу. На толпу, укрощённую словом. Его словом. На своих артельных, смотревших на него совсем иными, чем прежде, глазами.
