«Э-э-э, парень! Не впервой тебе со старшими да с мастерами на равных разговаривать! Не боится, не ёрзает, глазёнками не бегает – видать и впрямь умеет, да так, что смысленные мужи его из-за своего стола не гоняют. Тьфу, хрен гонобобельный, у нас хоть один обычный сопляк заведётся?! Взвою от них скоро!»
– Я о Швырке с тобой поговорить хочу, – Сучок посмотрел мальчишке прямо в глаза. – Он мне плёл, что учиться у тебя хочет. Так вот – стоит ему или как?
Кузнечик опять смахнул со лба непокорный чуб и задумался. Сучок не торопил.
«Да что у него чуприна эта отдельно от него живёт? Волосы же под ремешком, а всё на лоб валятся. Бывает же!»
– Стоит, – мальчишка почесал затылок. – Деда говорил, учиться всегда стоит. Только учить его, почитай, и не надо ничему, Пимка душу в дереве и так понимает!
– Это кто? – Плотницкий старшина едва сумел скрыть своё обалдение, а может и не сумел. – Швырок? Как это?
– Дозволь, покажу?
– Давай. Любопытно глянуть! – Сучок постарался спрятать свою оторопь за одобряющей улыбкой.
Кузнечик поднялся с лавки, подошёл к полке, взял оттуда небольшую доску и свечу и с этим богатством вернулся к столу. Запалил свечу, сел и только потом повернул доску к Сучку. Пламя отразилось от разводов тёмно-янтарного дерева, и они сложились в узор не то гор, не то облаков, не то волн, а по краю извитых годовых колец, которые, собственно, и создавали эти видения, теснились блестящие золотом росчерки, странным образом притягивающие взгляд и уводящие внутрь древесного узора.
– Вот, дядька Сучок, Пима тогда плашку эту отрезал, посмотрел на неё и говорит: «Блеску бы добавить». А я его возьми и спроси: «А где?» А он: «Вот тут, тут и тут, чтобы как искры – ровно гроза над степью!»
– И верно! – плотницкий старшина изумлённо хмыкнул. – Узрел, значит?
– Узрел, – подросток совершенно по-врослому коротко кивнул. – И сделал, почитай, сам: и свили резал, и доски поставил, и проволоку загонял. Я показал только.
– Значит, учить его берёшься?
– А чего его учить-то? Его не учить, ему мешать не надо! А показать да рассказать – невелика работа. Я и так показываю.
«Етит меня бревном суковатым! Я ж с ним, как с мастером говорю! Как со Шкрябкой или, вон, Гвоздём! Это что ж получается – его не учеником, не подмастерьем, а сразу мастером учили быть? Диво, мать твою!
Хотя обделалось под конец диво… Учить его всё-таки придётся!»
– Нет, парень, так не пойдёт! – Сучок нахмурил брови. – Учить – это не показать и рассказать!
– А что же тогда? – Кузнечик от удивления даже про вежество забыл.
– За себя ученика взять! – Сучок стукнул кулаком по столу. – Ты его берёшь, ты учишь и ты за его учение отвечаешь, да не поротой задницей – словом мастера отвечаешь, честью своей! Не кусок дерева берёшь – че-ло-ве-ка! Или не берешь… Но если взял – разбейся, а выучи. И даром такое не бывает… Так что, берешь племяша?
«А сам-то ты, Кондрат, чего? Сам по уши со Швырком обделался, теперь сопляку племянника в ученики отдаёшь!»
Тимка, не выдержав напряжения, отвёл глаза и как на стену натолкнулся – все парни так и впились в него взглядами. В кузне повисла тишина. Вдруг Кузнечик подтянулся, построжел, обернулся к Сучку и, твёрдо глядя ему в глаза, произнёс:
– Берусь! Конечно, берусь, дядька Сучок!
– Что тогда за науку хочешь?
Отрок не ответил, только закусил губу и принялся наматывать на палец свой свободолюбивый чуб.
«Задумался! Крепко задумался! И не по-соплячьи, видать… Сопляк уже давно чего-нибудь да ляпнул с дури, а этот нет – думает. Проняло! Похоже, обдерёт он тебя, Кондрат. А и ладно! Если Швырок, стреху ему под хвост с продёргом, на доброго резчика выучится – всё одно в прибытке будем. Я так кап резать не умею, и никто из наших тоже… Пусть думает».
– Знаешь, дядька Сучок, – парень поднял глаза, – деда говорил, что грех знания скрывать да под спудом держать…
– Ты это к чему, отрок? – Такое начало торга плотницкому старшине совсем не понравилось.
– А к тому, дядька Сучок, что Пимку я учить и так буду – дед говорил, что нельзя не учить того, кому дано, вот! – Мальчишка решительно мотнул чубом.
– А сам чего хочешь? – у Сучка от удивления отпала челюсть.
«Етит меня долотом! Точно не от мира сего! Не, грех такого юродивого обирать – долю от Швырковых поделок выделю!»
– А чему ты научить можешь? – Тимка пожал плечами. – Ну, такое, что никто больше не умеет и не делает?
«Небывалого ему? Будет небывалое – камнемётов таких у нас точно никто не делал! Етит твою, до чего ж удачно! Но не прост парень! Ох, непрост! «Того, что никто не делает» ему! Далеко смотрит… Только сказать ещё толком не может по малолетству».
– Есть у меня такое! Только научить не могу – сам учусь. Хочешь, вместе учиться будем?
– А интересно? Конечно, хочу!
– Тогда собирайся, пойдём!
– Ага, сейчас, дядька Сучок! Погоди чуток!
Кузнечик быстро обошёл своих помощников, переговорил с каждым, глянул в горн, кивнул, хлопнул по плечу надзиравшего за этим отрока и вернулся к старшине.
– Вот, дядька Сучок, топор твой, – Тимка протянул мастеру топор и небольшой глиняный горшочек. – А это паста. Нанеси её чуток на ремень и правь – топором бриться можно будет!
– Благодарствую! Ты всех озадачил? Готов теперь? – Сучок сунул топор за пояс, а горшочек за пазуху.
– Готов, дядька, – кивнул Кузнечик.
– Ну, пошли тогда, – плотницкий старшина начал было поворачиваться к двери, но задержался. – А ты молодец – о деле не забыл!
– О топоре?
– И о нём тоже! – кивнул плотницкий старшина. – Он ведь тоже дело, пусть и не главное.
– А какое главное?
– Чтобы работа без тебя не стояла!
Они вышли на двор и направились к воротам.
– Дядька Сучок, – Тимка скользнул взглядом по терему, мимо которого они проходили, – хоромы бояричу ты строил? А как? А петуха кто на крыше резал? А чего у него хвост такой, ему ветер задувает? А на крыльце сверху – можно я вырежу?
– Расскажу! И покажу! И попробовать дам! – Со смехом кивнул головой мастер. – Понравился терем?
– Угу, – Кузнечик опять отбросил со лба волосы. – У нас, то есть, за болотом, храм Сварога даже побольше будет, но он по-другому строен.
– Вот как? – Сучок заинтересованно хмыкнул. – Значит, и тебе будет что рассказать. Ты чертежи чертить умеешь?
– Умею.
– Вот и ладушки!
«Уверенно сказал. Действительно знает. Значит, не Кузькины то почеркушки в кузне были. Да-а, видать, дед его мастером настоящим был! До чего ж жаль, что помер!»
