Так можно спросить какого-нибудь дождевого червяка, про которого и так известно, чем он будет заниматься сегодня, и завтра, и послезавтра — ползать в земле. Редкий червяк и только в анекдоте мог бы с гордостью ответить: «Да с мужиками на рыбалку пойду». Она-то сейчас уйдет на важную и интересную работу в фирму «Коала» — деньги считать. А какие занятия могут быть у пенсионера?
Я усмехнулся про себя так, чтобы на лице не отразилось ни тени усмешки. Вчера не усмехнулся бы, а сегодня можно.
— Наверное, на барахолку съезжу, — пробормотал я неуверенно.
В прихожей, пока Валентина Филипповна возилась с босоножками, я вспомнил:
— Да, вот что… Есть такая певица по фамилии Хлебникова?
— Хлебникова… Хлебникова… Вроде, есть. А что?
— А что она поет?
— Что это ты вдруг эстрадой на старости лет заинтересовался?
— Я не эстрадой… Все-таки что поет?
— Понятия не имею. Сейчас все песни на один мотив.
5
После ухода Валентины Филипповны я некоторое время вспоминал, куда запрятал ствол. Кажется, последний раз он мне попадался ле’г пять назад, когда был ремонт в квартире. Я человек мирный, но, прощаясь со своим военторгом и всей Советской армией в тысяча девятьсот восемьдесят седьмом году, естественно, не мог не прихватить на дембель оружия. В те времена в дерьмовом Нукусе, узбекском городишке с населением в полтора человека, оружия в свободной продаже вращалось, наверное, не меньше, чем в каком-нибудь дерьмовом Чикаго. За девятьсот полновесных советских рублей одноухий чурка Межид доставил мне подержанный ТТ и, передавая товар из рук в руки, подрекламировал его довольно зловеще: «Этот ствол любит и умеет убивать. Когда захочешь кого-то убить, он сделает это сам». Такая характеристика возбудила мое любопытство, но любые лишние расспросы при такого рода сделках исключены.
В моей двухкомнатной квартире имеются два встроенных в стены шкафа с антресолями. Наверху хранятся волейбольная сетка, ненакачанный футбольный мяч, две запасных подушки и матрац на случай гостей, картонная коробка со старой обувью, два чемодана с одеждой, которую выбросить жалко, а надеть можно только три раза в год — на посадку картошки, прополку и сбор урожая. Но я огородничеством не занимаюсь, предпочитая покупать корнеплоды у бабок на углу возле ближайшего гастронома. И другие бестолковые пустяки хранятся наверху. А в углу одной из антресолей, куда едва можно дотянуться, забравшись на табурет, среди хлама, завернутые в тряпицу, лежат узбекский сувенир и три коробки патронов.
Не слезая с табурета, я передернул затвор над Пустым магазином, прицелился в настенный календарь с изображением тигра и нажал на спуск. Выстрела, естественно, не последовало, но все равно тигр выглядел обалдевшим… Однако для дела, которое я затевал, мой ТТ годился не вполне.
6
Моего лучшего друга зовут Сергей Юрьевич Филимонов. Он моложе меня на десять лет. Работает артистом в детском театре «Глобус». Исполняет роли медведей, барсуков, зайцев и даже обезьян. Короче, разноплановый актер. Особенно ему удается войти в образ мыши из «Терема-теремка». Однажды я выразился в том смысле, что когда он появляется на сцене в этом спектакле, женщины начинают визжать. Я-то хотел сделать ему приятное, а он набычился. Вообще как-то мимоходом мне довелось подслушать разговор двух артистов, что, дескать, для Филимонова нет ничего более подходящего, чем роль гриба во втором составе. Однако амбиции человека не покинули. Наверное, он себя все еще Гамлетом мнит.
Мы познакомились лет сто назад во время одного из моих отпусков. Я тогда уже был женат, и почти каждый год мы с женой находили возможность побывать в Новосибирске, навестить родителей и вообще. А Филимонов чуть ли не только что начинал работать в театре. Ходил тощий, окрыленный, гордый. Это сейчас артистам зарплату не дают, а раньше на любого «гриба» смотрели почти как на Смоктуновского. Впрочем, надо быть честным, и я ходил гордый. Армия тогда тоже была не хрен собачий, как сейчас. Девушки любили погоны и с удовольствием выходили за них замуж. Врать не буду, торговлю не любили, зато уважали. А я был и армия, и торговля одновременно.
В общем, познакомились, да…
Филимонов, наверное, единственный, кто помнит, что сегодня мне стукнуло шестьдесят. Жена, возможно, тоже помнит, но мы редко и только случайно встречаемся и никогда не звоним друг другу. Не то, чтобы между нами пролегла ненависть. Просто ни ей, ни мне это не нужно. У каждого своя жизнь. Или то, что ею называется.
А может быть, и Филимонов не вспомнил, если бы я не позвонил накануне. Я сказал, что ничего пышного устраивать не собираюсь, но со старым другом выпить не прочь. Договорились встретиться у него в уборной после спектакля.
Все вахтерши в «Глобусе» меня давно знают, уважают, потому что я — человек серьезный, на пенсии, вежливо здороваются и отдельные даже интересуются: как, мол, делишки, Михал Палыч? Мол, не обженились ли еще? Но я этот интерес пока пресекаю. Я, конечно, пенсионер. И конечно, одинокий пенсионер. Но не на столько одинокий, чтобы задумываться, как скоротать остаток жизни в компании вахтерши «близкого возраста» — так пишут в брачных объявлениях.
Когда я вошел в уборную, Филимонов как раз отстегивал заячьи уши. А его сосед Гриша, недавний выпускник театрального училища, стирал с носа и щек следы черной краски. Наверное, сегодня ему пришлось быть волком или собакой.
Филимонов обрадовался; забыв про уши, бросился меня обнимать и поздравлять.
— Что за праздник? — поинтересовался Гриша.
— Шестьдесят лет, — скромно признался я.
Гриша присвистнул:
— Я бы столько не дал. Ей-богу, Михал Палыч!
Я было обрадовался — пустячок, а приятно. Но скот малолетний, сохраняя серьезность лица, немедленно присовокупил:
— Года шестьдесят три. Максимум — шестьдесят два.
— Гриша, где ты воспитывался? — укоризненно воскликнул Филимонов.
— Да это ж я любя. Это ж шутка.
— Я не обижаюсь, — сообщил я. — Что я — девушка, чтобы обижаться?
— Вот именно, — подхватил Гриша. — Девушкам — тоска. Я имею в виду, когда они стареют. А вам можно только позавидовать. Шестьдесят лет! Это ж прелесть! Свобода! Делай что хочешь!..
На этих словах сердце в моей груди пропустило удар.
— …Хочешь — спать ложись, хочешь — песни пой.
— Это между прочим про психов сказано, — подсказал Филимонов.
— И про пенсионеров. А какая разница, если можно делать все, что хочешь?
— А тебе что мешает делать все, что хочешь? — спросил я, не обращая внимания на Гришин развязный тон — это при Лебедеве-Кумаче и Дунаевском старикам всегда был почет, а сейчас страна вернулась на исторически верную дорогу.
— Ну… э-э-э… так ведь… э-э-э… трудно сказать. Наверное, времени не хватает. На работу надо ходить.
