…Теперь, сидя на скамейке под акацией, я все время чувствовал деньги в левом нагрудном кармане парусиновой куртки. Разные суммы проходили через мои руки, но возле сердца никогда столько не лежало. А должно лежать несоизмеримо больше.
…Коротая время в ожидании неизвестно чего, мы с Катей вели эвристические беседы. Про необыкновенную жару нынешнего лета, про политический кризис, в который Россия неизбежно впадет осенью, про «Титаник». Фильм я посмотреть не удосужился, но мнение тем не менее выработал. У пенсионеров с личным мнением никогда не задерживается.
— Этот Леонардо, — презрительно отозвался я о главном кинематографическом герое, — может, и нормальный парень, но ведь не Ален же Делон! Не понимаю, за что его все старшеклассницы любят? Тебе он нравится?
Нельзя с такими вопросами обращаться к любимым девушкам, когда в них не уверен, тем более, когда они только что родились, а тебе уже шестьдесят.
— Ну… — задумалась Катя. — Он симпатичный, но дело все равно не в нем. Просто этот фильм про вечную любовь.
— В самом деле? — заинтересовался я. — А я слышал, что этот паренек утонул… Или кто там кого любит?
— Он утонул, но любовь-то не умерла. Поэтому фильм оптимистический.
Я усмехнулся:
— Вечная любовь — штука хорошая. Но почему-то, чтобы она случилась, хотя бы одному из влюбленных полагается умереть. А то и обоим. Если рассуждать, как ты, то и «Ромео и Джульетта» — оптимистическая трагедия. Потому что любовь пережила их самих уже на триста лет… А вот я верю, что любовь можно найти и при жизни, только дается она избранным единицам. Лично мне не нужна любовь, сгорающая со скоростью спички…
Стрелки часов подползали к половине первого. Вчера вечером у меня дома я назвал Валентине Филипповне точное время операции — двенадцать сорок. По словам бухгалтерши, после обеда в «Коане» бывало больше посетителей, а лишние люди для нашего предприятия це требовались.
— Зачем такая точность? — удивилась она. — Можно прийти и в одиннадцать, и в двенадцать, и полпервого.
— Можно, но я полжизни провел в армии и привык жить по расписанию. Сказано, в двенадцать сорок, значит плюс-минус одна минута..
Я внимательно всматривался в Клепикову, но никакой двойной игры обнаружить не мог. Она с интересом оглядела разгром в квартире, который я учинил, готовясь к отъезду. Предложила свою помощь, но я отказался. Мы еще раз обсудили план действий после ограбления. Я тотчас уезжаю и дней через десять звоню Валентине Филипповне, чтобы договориться, когда и куда она должна приехать. Ей сняться с насиженного места едва ли не проще, чем мне. Во всяком случае недвижимость записана на сына, который по одной версии служит в армии, а по другой — сидит в тюрьме…
Про Катю Валентина Филипповна не вспоминает. Поверила моим сказкам или считает за лучшее не нарываться на бессмысленную ссору. С изменами всегда так — если не хочешь терять любимого, лучше поверить объяснениям, как бы глупо они ни звучали.
…Я сказал Клепиковой, что все начнется завтра в двенадцать сорок. Часы показывали два, два тридцать. Катя откровенно маялась…
Еще никто не доказал, что бухгалтерша ведет двойную игру, а если и так, чего от нее можно ждать? Я мог только предполагать, что неподалеку от места событий окажется ее загадочный криминальный муж.
И он появился… Не хотелось впутывать в это Катю, но кто-то должен был мне на него указать…
Однако случилось так, что я сам его узнал…
Время приближалось к четырем…
— Жарко, — пожаловалась Катя, — а еще с этим париком… Как в зимней шапке.
— Потерпи еще чуть-чуть.
— Я не ною. Это просто так — волнуюсь. Надо же о чем-то говорить… Принести водички?
— Я сам. А ты смотри.
Я поднялся, чтобы в ближайшем киоске купить минералки или лимонада, но не успел сделать и нескольких шагов, как из главного входа кафе появился… Фантасмагорический персонаж сна, привидевшегося мне в день рождения… Мужик с отвратительной физиономией, отплясывающий канкан в операционной и напевающий песню про кофей. Воздух вокруг прокалился уже не меньше, чем до тридцати градусов, а на меня будто повеяло сквознячком больничного морга.
На всякий случай я нырнул за акацию.
Катя на скамейке крутила головой, чтобы подать знак, и не видела меня из-за дерева. Но уже и без ее пояснений я знал, что фамилия певца из сна — Клепиков. Оглядевшись по сторонам, он направился к запыленной двадцать четвертой «Волге», с самого начала торчавшей на противоположной от «Лебедя» стороне улицы. Машина была не первой свежести, зато с тонированными стеклами.
Когда он уехал, я купил-таки банку холодного «Спрайта» и вернулся к Кате.
— Он появился, — доложила она. — Пока ты ходил в киоск, Клепиков вышел из кафе и уехал на той самой «Волге», которая здесь стояла.
— Я видел. Это его тачка?
— Понятия не имею. Я его за рулем ни разу не видела…
Может, его машина, может, угнал для такого дела, а мог взять в аренду у приятеля. Это не важно, важно, что он здесь дежурил. Поджидал меня. А кого же еще? Наверное, с самого утра стерег. Хоть я и назвал Клепиковой точное время, а подстраховаться не мешало…
…Отправив Катю домой, я направился в кафе с черного хода.
Возле дверей курили сигареты две молодые кругленькие поварихи в грязных передниках.
— Володя у себя? — спросил я, проходя мимо.
Обе неопределенно пожали плечами. Им дела не было ни до Володи, ни до его престарелых дружков.
В каморке, слепленной из «Советской Сибири», Володя спал мертвым сном. В смысле, был живой, хотя что-то мне подсказывало, что мог и не пережить сегодняшнего дня. На столе лежали объедки, а под столом две пустые водочные бутылки и смятый пакет. Разбудить дворника и слесаря не представлялось возможным. Я ему уши чуть не оторвал, а он только промычал недовольно в ответ, даже не приоткрыв глаз. Вряд ли Клепиков сегодня налегал на водку, значит весь литр достался Володе. А еще и подсыпать можно было чего-нибудь для надежности.
23
Несколько лет назад мне вырезали грыжу в больнице, расположенной чуть ли не на окраине города, но сегодня я не пожалел времени и бензина. И не то, что не пожалел, а даже не задумался о таких тратах. Я вообще не помнил, как сюда приехал, на каких светофорах останавливался… Как во сне.
Все нормально, жизнь превращается в сон. Выдающиеся умы математически доказывают реальность сна и нереальность бодрствования. Я, конечно, никогда особенно философией не увлекался, но про такие идеи слышал. Или вот даже стихи есть: Жизнь моя, иль ты приснилась мне?.. Поэты всяко не глупее математиков. Парень, хоть и из деревни, а соображал.
Да я сам всегда знал, что бред и реальность составляют один кисель. Разве я в действительности переплывал через Обь? Кто это может доказать? Только не я. Филимонов? Он сам призрак. Разве могут показания призрака служить доказательством? Заплыв происходил в субботу, а мне кажется, что много лет назад. Много лет назад, догладив юбку, от меня ушла Люда, а из деталей в памяти только эта юбка и осталась. Даже Людиного лица не могу вспомнить. Если сейчас встречу — узнаю? Все, как в тумане, как в бреду. Может ли юбка служить доказательством произошедшей драмы, произошедшей трагедии, произошедшего бреда?
