Выстраивалась довольно внушительная процессия, во главе которой шел главный дворецкий с жезлом, за ним гофмейстер со своей булавой, далее — дежурный камергер с одним из блюд, стольник — с другим, дегустатор — с третьим и т. д. Процессию сопровождали лейб-гвардейцы с мушкетами. Затем уже королю докладывали о том, что кушать подано, и он входил в столовую.
В романе «Анжелика и король» подобный эпизод представлен следующим образом: «Король появился в дверном проеме, на секунду остановился, наклонив голову в ответ на глубокие реверансы придворных, затем проследовал в зал и занял место за столом. Тут же монсеньер, его брат, вскочил и, низко кланяясь, подал королю салфетку.
Стража в прихожей разгоняла толпу, чтобы расчистить проход для парадной процессии, которая по торжественности скорее походила на церковную. Мимо королевского стола медленно потянулась толпа, состоявшая из торговцев и их жен, приказчиков, мастеровых, — и все старались запечатлеть в памяти мельчайшие подробности происходящего.
Король говорил мало, но сам не пропускал ничего. Анжелика увидела, как он сделал легкий поклон в сторону одной из придворных дам, и тут же дворецкий подал ей скамеечку для ног. Но подавляющее большинство женщин, сидевших и стоявших в зале, не получили ни одного взгляда короля, а следовательно, и скамеечки. Среди них была и Анжелика. Ее ноги затекли от усталости».
Во время трапезы король восседал в удобном кресле, королева и принцы — на стульях, а прочие члены королевской семьи должны были довольствоваться табуретами.
Придворным полагалось молча стоять в отдалении.
Иногда король, желая оказать честь какой-нибудь знатной даме, приглашал ее присесть на табурет. На мужчин это исключение из правил обеденного ритуала не распространялось.
В то время вилка была еще экзотикой, и Людовик, весьма неодобрительно воспринимая это нововведение, правда, уже не менее чем добрую сотню лет назад принятое в Италии, предпочитал обходиться без него, так, как это делала его мать, Анна Австрийская, бравшая с тарелки мясное рагу руками.
Франция была не одинока в своем негативном отношении к вилке. В Англии о вилке не упоминалось до 1600 года, пока некий Томас Кориат не побывал в Италии и не поведал англичанам о том, что итальянцы, оказывается, едят при помощи смешных маленьких вил, что брать пищу руками у них не принято, во-первых, потому что руки пачкать неохота, а во-вторых, потому что брать пищу грязными руками нежелательно.
Кориат был первым, кто ввез вилку в Англию, за что консервативно настроенные соотечественники называли его не иначе как «вилконосом». Новатор не оставался в долгу, характеризуя их как «грубых, невежественных, неуклюжих и жадных варваров».
Тема вилки нашла свое отражение и в «Анжелике», этой энциклопедии французской жизни эпохи Людовика XIV: «Рядом со своей тарелкой Анжелика увидела какой-то странный золотой предмет, нечто вроде маленьких вил. Оглядевшись, она заметила, что большинство гостей пользуется ими, втыкая в мясо, чтобы поднести его ко рту. Она попробовала последовать их примеру, но после нескольких неудачных попыток предпочла пустить в ход ложку, которую ей оставили, увидев, что она не справляется с этим забавным орудием, которое все называли вилкой».
В то время французский этикет строго предписывал не облизывать пальцы во время приема пищи, не сморкаться в скатерть, не плевать в тарелку и не бросать кости под стол…
Если король во время трапезы изъявлял желание выпить вина, кравчий торжественно произносил:
— Вина королю!
Затем он низко кланялся и направлялся к буфету, где принимал из рук виночерпия поднос с двумя хрустальными графинами, в одном из которых было вино, в другом — вода.
С низким поклоном кравчий передавал поднос дежурному камергеру.
Тот, смешав немного вина с водой в своем особом бокале, пробовал полученную смесь, а затем уже возвращал поднос кравчему.
После этого король мог отведать вина, только лишь после этого, и никак не раньше.
Вспоминается ставший также хрестоматийным (что касается придворных правил) эпизод с королем, который сидел в одиночестве, отослав всех своих слуг, у пылающего камина, и когда огонь стал подбираться к нему слишком близко, он ничего не предпринял, так как, согласно строгим правилам этикета, не королевское это было дело — брать в руки кочергу или передвигать кресло…
В конце дня проходила торжественная церемония отхода ко сну «короля-солнце». Она почти в точности напоминала церемонию пробуждения, только производилась в обратном порядке: раздевание, смена дневной рубашки на ночную и т. д.
Разница, пожалуй, заключалась лишь в эпизоде умывания.
Двое высокопоставленных сановников на двух золотых блюдах подносили полотенце, один конец которого был влажным, а другой сухим. Король протирал влажным концом полотенца лицо и руки, после чего сухим концом промокал остатки влаги. Поднесение вечернего полотенца считалось очень высокой честью и было привилегией, за которую боролись многие и многие…
Разумеется, после окончания подобной церемонии король вовсе не обязан был спать сном праведника в своей кровати, расположенной по оси дворцового комплекса, и зачастую он пускался во все тяжкие сразу же после того как участники церемонии покидали опочивальню, но ритуал есть ритуал, и его ничто не должно было нарушать.
Недаром же Людовик учредил придворную должность главного церемониймейстера, который был обязан самым скрупулезным образом следить за неукоснительным исполнением всех правил и требований придворного этикета.
Эти правила не подлежали обсуждению. Их строгость прямо соответствовала рангу того или иного обитателя королевского дворца.
Например, королева Франции, овдовев, не должна была покидать своих покоев, задрапированных черной тканью, в течение года.
Требования к принцессам крови были в подобных случаях смягчены: одетые в траурные платья, они должны были провести шесть недель в постели.
Конечно же, это не исключало каких-либо постельных приключений, но, опять-таки, ритуал есть ритуал…
Людовик XIV строго придерживался правил этикета, многие из которых были установлены им самим, но его ни в коем случае нельзя назвать рабом этих правил.
Он, несмотря на всю свою блистательную величавость, тем не менее совершенно серьезно произносил такую фразу, как «Ремесло короля», произносил и действовал в полном соответствии со смыслом этой фразы. Он был пунктуален и трудолюбив, осмотрителен и прагматичен. В немалой мере успех его правления был обусловлен хорошо отлаженной системой продаж государственных должностей.
Людовик хорошо понимал, что общественной пирамиде, вершиной которой являются люди, занявшие это место не вследствие личных качеств и заслуг, а лишь по праву рождения, требуются талантливые и предприимчивые личности, происшедшие из других, менее паразитически настроенных слоев этой пирамиды.
Купив государственную должность, такой человек обретал перспективу возвыситься над своим происхождением, получить дворянское звание, которое открывало перед ним новые возможности, о которых он раньше не смел даже мечтать.
