Епископ тут же поинтересовался, надолго ли он отбывает, и услышав в ответ, что на три дня, не мог скрыть бурной радости. Утром следующего дня дворянин в сопровождении слуги ускакал по дороге, ведущей в соседний город.
Сделав большой крюк, они заехали в лесную чащу и отыскали хижину, где обитала древняя старуха, известная всей округе как врачевательница и колдунья. Епископ в своих проповедях не раз упоминал ее как приспешницу дьявола и грозил отправить на костер, да за неотложными делами все никак не удосуживался это сделать. Старуха с готовностью приняла несколько необычное предложение дворянина и вскоре была доставлена слугой на крупе коня в загородное имение его господина. С наступлением вечера старуху тайно препроводили в городской дом дворянина и спрятали в дальней комнате.
В назначенный час епископ пришел к даме, которая радушно встретила его и предложила подкрепиться перед ночными забавами.
Они уселись за стол, уставленный различными яствами и сосудами с вином. Епископ воздал должное и жареным бекасам, и сочной ветчине, и голубиному паштету, и, разумеется, винам.
Насытившись сверх меры, он потянулся было к главному лакомству этого вечера, но дама предложила ему идти в спальню и ждать там ее прихода, но не зажигать свечи, потому что ей очень стыдно было бы видеть себя в зеркале, совершающую грех прелюбодеяния.
Священник заверил ее, что сношение с человеком его ранга и звания вовсе не грех, а богоугодное деяние, за которое воздастся великой радостью на небесах. Тем не менее дама настояла на своем, и епископ, сгорая от нетерпеливого желания совершить с нею то самое богоугодное деяние, поспешил в спальню, где разделся догола и стал ждать… Скрипнула дверь, и вошла обнаженная старуха. Изрядно хмельной епископ набросился на нее, как коршун на суслика и не выпускал из своих жадных объятий до первых петухов.
А утром по приглашению дворянина вся епископская свита, бургомистр и старшины городских цехов пришли в его дом, где с изумлением увидели досточтимого епископа, сладко спящего в объятиях старой колдуньи, которую он все собирался отправить на костер как приспешницу дьявола…
Этим рассказом Анжелики и завершился первый день.
День второй
Злодеяние и кара
Она сжилась с этим миром, где волшебство и трагедия переплетаются так тесно. Он нравился ей, и она научилась не бояться его.
Анн и Серж Голон. Анжелика
— И вот, высокочтимые дамы и кавалеры, — проговорила Анжелика, — наступает второй день нашего тримерона. Его откроет своим рассказом… — она кивнула Луизе, и та, достав из кубка свернутую бумажку, произнесла:
— Мадам Ортанс!
— Отлично, — кивнула хозяйка будуара. — А теперь пусть очаровательная мадам Ортанс огласит тему этого дня.
— Злодеяние и кара, — твердо проговорила Ортанс.
— Серьезная тема, — заметил Пегилен де Лозен.
— Вы полагаете, мсье, что женщины должны рассуждать только на несерьезные темы? — усмехнулась Ортанс.
— О, мадам, только не рассуждать!
— Но почему, мсье де Лозен?
— Я вспомнил слова Демокрита: «Пусть женщина не рассуждает: это ужасно».
— А мужчина?
— Тоже.
— Что ж, начнем без излишних рассуждений, столь ненавистных нерассуждающему мсье де Лозену, — проговорила Ортанс.
— Мадам, вы прелесть!
Ортанс пожала плечами с видом человека, не услышавшего ничего нового для себя, и начала свой рассказ…
1
— У одного всеми уважаемого владельца роскошного имения, расположенного в живописной долине Роны, была дочь на выданье, восемнадцатилетняя красавица Жанна, получившая строгое домашнее воспитание.
Барон L, ее отец, рано овдовев, посвятил себя заботам о подрастающей дочери.
Он решительно пресекал все разговоры соседей о повторном браке, неизменно заявляя при этом, что он для девочки и отец, и мать.
Это было действительно так. Барон скрупулезно вникал во все вопросы, связанные с ее здоровьем, питанием, одеждой, образованием, да, пожалуй, и не было той сферы ее жизни, которая избежала бы его пристального внимания. Когда у нее начались первые месячные, не гувернантка и не няня, а он, подобрав слова, которые не могли бы оскорбить девичье целомудрие, объяснил ей суть природных циклов, избавив от тайных тревог и ложного стыда.
Вместе с тем барон установил самый строгий контроль за кругом ее общения, говоря, что созревшее яблоко следует тщательно охранять от жадных пчел, червей и библейских змиев. Он вставал по ночам, чтобы послушать ее дыхание, он ловил каждый подозрительный шорох, напоминая львицу, опекающую своего новорожденного детеныша.
Когда Жанне исполнилось пятнадцать, у барона появилась новая забота — разгонять толпы женихов, которых, как мух к меду, притягивали в равной мере и красота невесты, и состояние ее любящего отца.
Все предложения решительно отвергались, так как ни одного из претендентов барон не считал достойным его дочери.
Большое беспокойство причинило ему посещение их провинции королем. Барон, разумеется, вместе со всеми дворянами участвовал в торжественной церемонии приветствия их блистательного сюзерена, но Жанна при этом оставалась дома под самым строгим присмотром, дабы ищущий взгляд «короля-солнце» не опалил этот свежий бутон…
Так продолжалось еще несколько лет, но в один прекрасный день ситуация резко изменилась. Из дальних колоний возвратился на родину старинный друг барона, шевалье S, тоже вдовец, вместе с сыном, двадцатилетним юношей со светлыми волнистыми волосами и мечтательным взглядом широко распахнутых голубых глаз. Поместье шевалье располагалось по соседству с владениями барона L, и в первый же день своего возвращения друзья встретились за праздничным столом в доме барона, где и познакомились их дети.
Шарль — так звали сына шевалье S — был с первого взгляда очарован Жанной, которая также, как заметили оба старых друга, не осталась равнодушной к достоинствам голубоглазого мечтателя.
Буквально через несколько дней после этого ужина барон, к немалому удивлению своего друга, знавшего, насколько высоки его требования в отношении кандидатов в женихи его дочери, сам завел разговор о желательности брачного союза между их детьми. Спустя примерно неделю состоялась помолвка.
Молодые люди поцеловались в присутствии своих родителей, и отныне Шарль получил официальное право самостоятельно посещать невесту в доме ее отца.
Деталь, которая будет иметь большое значение в дальнейших перипетиях…
В кабинете барона стоял дубовый шкаф, запертый на крепкий замок, ключ от которого всегда находился при хозяине. Никто из обитателей дома никогда не видел его раскрытым, и лишь однажды барон, позвав дочь в кабинет, отворил дверцу шкафа и сказал:
