Преступник неслышно вошел в ее спальню и попытался вытащить из-под подушки связку ключей. Вдова спала чутко, и попытка достать ключи разбудила ее. Ночь была лунной, поэтому она хорошо разглядела человека, склонившегося над ее кроватью.
Разглядела и узнала, но, крайне потрясенная, она не могла вымолвить ни слова. Он потребовал у нее ключи. Она лишь замотала головой и потянулась к шнуру колокольчика. Преступник выхватил нож и стал наносить ей частые удары в лицо, в грудь и в шею. Убедившись в том, что мадам Маржолен уже не подает признаков жизни, он схватил связку ключей и начал шарить по шкафам и сундукам…
Взяв все, что он смог найти, преступник спрятал в чулане свою пропитанную кровью рубаху и спустился по лестнице черного хода. Когда он выходил из дома, его увидела и узнала старая служанка, которая рассказала об этом лейтенанту полиции, явившемуся утром на место убийства.
Полицейский почему-то не придал значения ее словам, сосредоточив все свое внимание на осмотре тела и спальни убитой. На залитой кровью постели он нашел кусочек кружевного жабо, под ногтями покойной — несколько волосков, а в камине — окровавленный нож, орудие убийства.
Он допросил всех слуг и пришел почему-то к выводу, что убийство определенно совершил кто-то из них, а не человек, пришедший извне. Скорее всего, этот вывод был продиктован тем соображением, что человека, который мог проникнуть в дом извне, еще нужно обнаружить, а прислуга — вся налицо, и незачем далеко ходить…
Больше всех не понравился лейтенанту привратник Бурже, у которого был найден нож такого же типа, как и окровавленный нож, найденный в камине. Но что из этого может следовать? Однако бравый лейтенант, видимо, был на этот счет несколько иного мнения…
Кусочек кружевного жабо точно подходил к найденной в чулане рубашке убийцы, где недоставало именно такой детали. Несколько белошвеек, привлеченные полицией для сопоставления белья привратника Бурже с этой рубашкой, в один голос заявили, что все рубашки привратника имеют совершенно иной фасон, а — самое главное — иной размер, но и этот довод не повлиял на полицейскую предубежденность. Волосы, обнаруженные под ногтями убитой, не были признаны цирюльниками, привлеченными для их анализа, волосами Бурже.
При этом лейтенант почему-то пропустил мимо ушей показания старой служанки, утверждавшей, что она в ночь убийства видела выходящего из дома человека, который был отнюдь не привратником Бурже.
Она узнала в нем некоего Жавеля, бывшего слугу, изгнанного вдовой примерно полгода назад за воровство. И тем не менее никто не удосужился поискать этого Жавеля. Полицию больше устраивало ничем не подтвержденное обвинение привратника.
Суд признал Бурже уличенным в тяжком преступлении и вынес вердикт: казнь через колесование с предварительными ординарными и чрезвычайными пытками.
Адвокат осужденного подал апелляционную жалобу. Состоялось еще одно судебное заседание, которое постановило приостановить исполнение казни, но подвергнуть обвиняемого пыткам, что и было сделано.
Вскоре Бурже умер во время очередного допроса.
А через некоторое время настоящий убийца, Жавель, был арестован за кражу и на допросе признался еще и в убийстве вдовы Маржолен…
Такая вот печальная история, высокочтимые дамы и кавалеры… И кто возьмется точно определить, чье зло больше: подлинного убийцы вдовы или же правосудия, убившего просто так, походя, из собственной лености и глупости ни в чем не повинного человека?
— А подлинный убийца понес наказание? — спросил Шарль Перро.
— Да. Его колесовали.
— Значит, ненаказанным осталось лишь зло, причиненное правосудием, — покачал головой знаменитый сказочник. — Я не удивлюсь, если тот доблестный лейтенант полиции и судьи привратника Бурже в один прекрасный день соберутся где-нибудь за одним столом и отведают ядовитых грибов. С Богом ведь не договоришься…
— А когда они соберутся за столом, пусть позовут в гости тех судей, которые отправили на костер моего мужа, графа де Пейрака, — добавила Анжелика.
— Ваш рассказ будет посвящен судьям? — поинтересовался Пегилен де Лозен.
— Правосудию, — поправила Анжелика. — По правде говоря, я собиралась рассказать совсем другую историю, но то, что поведал сейчас шевалье де Грие, растравило еще свежую рану…
9
— В 1528 или в 1529 году, — начала она свой рассказ, — английский король Генрих VIII вдруг решил развестись со своей супругой Екатериной Арагонской, с которой он прожил около двадцати лет.
К такому серьезному и неожиданному решению его подтолкнуло появление при дворе новой фрейлины, очаровательной пересмешницы Анны Болейн. Девушка была очень не проста ни по происхождению, ни по образу мыслей, ни по опыту придворной жизни, который она приобрела в ранней юности у нас, при дворе Франциска I, что уже говорит само за себя…
Генрих VIII видел действительность лишь такой, какой желал ее видеть, так что он вдруг проникся искренним убеждением в том, что Анна Болейн — существо иного порядка, чем все прочие женщины, а посему она непременно должна стать его законной женой.
Эта нелепая мысль завладела всем его существом, и он со свойственной ему решительностью начал воплощать ее в жизнь.
Анна Болейн, вдруг представив себя королевой Англии, не уставала подогревать брачный азарт короля.
Когда Генрих VIII начал хлопотать перед Папой о разводе с опостылевшей супругой, тот благоразумно уклонился от прямого ответа на этот вопрос, не желая ссориться из-за неуемной похоти «этого борова» с императором Священной Римской империи, который доводился племянником Екатерины Арагонской.
И когда Генриху надоело ждать от Ватикана разрешения на развод, да еще когда при этом объект вожделения уклоняется от близости, ссылаясь на головную боль, которая пройдет только после брачной церемонии, азартный монарх отменяет власть Папы Римского и объявляет себя главой новой Церкви на всей вверенной ему Богом территории.
Так в Англии состоялась Реформация и родилась Англиканская церковь.
Развод Генриха с Екатериной Арагонской был оформлен в течение одного дня как раз накануне его свадьбы с Анной Болейн.
Но очень скоро неуемный английский король начал тяготиться свалившимся на него счастьем и принялся обдумывать способы избавления от наскучившей ему красотки, которая мало того что проявляла недопустимую независимость суждений, так еще и родила ему дочь вместо обещанного сына.
И вот, недолго думая, Генрих VIII обвиняет свою августейшую супругу в измене, вернее, в многочисленных изменах! Количество любовников неуклонно растет, уже перевалив за сотню. Король даже пишет драму на эту тему и разыгрывает ее перед своими придворными. Правда, в какой-то момент он все же опомнился и отозвал обвинения некоторой части придворных в преступной связи с королевой.
Королевский прокурор под диктовку своего патрона написал обвинительный акт, где утверждалось, что имел место заговор с целью убийства короля. Королева обвинялась в любовной связи с придворными Норейсом, Брертоном, Вестоном, с музыкантом Смитоном и с ее родным братом Джорджем Болейном. Все эти люди, как значилось в акте, вынашивали злодейские замыслы против монарха и его власти.
