Суд, не смущаясь полным отсутствием улик, приговорил всех упомянутых в обвинительном акте к так называемой «квалифицированной» казни — повешению, снятию еще живыми с виселицы, сожжению внутренностей, четвертованию и обезглавливанию.
Королеву Анну и ее брата судила специально назначенная комиссия, которая приговорила ее к сожжению, как ведьму, или к обезглавливанию, если будет на то воля короля.
Джорджа Болейна ожидала «квалифицированная» казнь.
Правда, всем осужденным дворянам милостью короля была назначена обычная казнь — отсечение головы.
Англию ожидал еще один королевский сюрприз.
Дело в том, что там головы отсекали топором, в то время как у нас — мечом.
Генрих, не желая ни в чем уступать французам, приказал впредь казнить англичан тоже с помощью меча. Это нововведение решено было опробовать на нежной шее некогда обожаемой Анны Болейн. В Англии не нашлось достаточно опытных специалистов, так что палача заказали в Кале и доставили в Лондон, где он с блеском продемонстрировал свое ужасное искусство.
Головы у Анны Болейн как не бывало!
А в день ее казни Генрих обвенчался с новой избранницей…
И дело тут не столько в характере того или иного короля, а в самой природе государственного правосудия, которое будет неправедным до тех пор, пока судьи не начнут бояться Бога больше, чем они боятся своих королей…
Анжелике аплодировали долго и горячо.
10
— Моя история, — начал Лафонтен, — вернее, не моя история, а история тех людей, о которых я хочу вам рассказать, имела место здесь, в Париже, на одной из самых красивых его улиц, где живут одни лишь аристократы…
Я изменю подлинные имена героев этой истории, чтобы лишний раз не тревожить тех из них, кто остался в живых после ее завершения.
Итак, виконт де Валломбрез деятельно готовится к скорой свадьбе дочери с сыном своего старинного друга. Будущий зять, молодой барон де Шавиньи, хорош собой, неглуп, богат, но поразительно скучен и педантичен, так что трудно было бы предположить, что женщина, которая будет обедать в его обществе много лет подряд, сохранит не то чтобы веселый нрав, а хотя бы просто душевное равновесие.
Амалия, дочь виконта Валломбреза, не задумывалась о таких вещах, когда давала согласие на этот брак. Эта девятнадцатилетняя красавица желала прежде всего освободиться от отцовской опеки, а педантичность будущего супруга представлялась ей скорее положительным, чем отрицательным свойством, потому что поведение такого человека достаточно легко предсказать наперед, а следовательно, за его спиной можно вволю срывать цветы удовольствий, не опасаясь, что он обернется раньше времени…
В свите ее отца состоит некий де Каюзак, бретер, человек, напрочь лишенный понятий о чести и совести, но время от времени оказывающий виконту услуги самого деликатного свойства… Я имею в виду услуги с применением оружия, а не те, о которых подумал мсье де Лозен, судя по его лукавой улыбке…
Этот де Каюзак не раз пытался соблазнить дочь своего патрона, но Амалия резко отвергала такие попытки, частично из-за неравенства в происхождении, частично из чувства брезгливости, которое у каждого нормального человека вызывает наемный бретер, а частично — и, может быть, в гораздо большей степени, чем первые два соображения, из нежелания отдавать свою девственность первому встречному, тогда как она является едва ли не основной частью приданого невесты.
Но вот прихотливая судьба приводит в особняк де Валломбреза молодого и знатного красавца де Гранлье, сына одного из влиятельнейших сановников, к тому же весельчака и острослова. Увидев его, Амалия испытала неведомый ей ранее сердечный трепет и горько пожалела о своем согласии на брак с бароном де Шавиньи, который теперь, при сравнении с блистательным де Гранлье, показался ей не только скучным, но еще и глуповатым, не говоря уже о том, что он плохо выговаривал букву L, а это в большом свете уже могло быть чревато нежелательными последствиями.
Де Гранлье также не остался равнодушным к очарованию Амалии, а когда смог по достоинству оценить живость ее ума, утратил покой, кляня несправедливую судьбу за то, что не встретил девушку до ее обручения, за то, что Валломбрез ранее не вывозил в свет свою подросшую дочь, за то, что Шавиньи опередил его, причем всего лишь на две недели…
Однако он не намерен был сдаваться. И вскоре на приеме, устроенном Валломбрезом в честь дня рождения дочери, объяснился с ней и не только услышал ответное признание в любви, но и получил подтверждение его в виде жаркого поцелуя.
Де Гранлье тут же предложил Амалии отказать своему жениху, а она сказала, что отец, с его крутым нравом, не потерпит такого грубого нарушения его планов, тем более что речь пойдет об оскорблении сына его старого друга.
Тогда влюбленный заявил, что вызовет жениха на дуэль. Амалия резонно заметила, что, во-первых, неизвестно еще, кто погибнет на этой дуэли, а кто останется в живых, а во-вторых, за дуэль можно поплатиться Бастилией… Нет, сказала она, подумав, можно ведь найти и другие способы…
Какие именно — она еще не знала, но можно поручиться за то, что темная тень уже пробежала по ее сердцу. И как бы в подтверждение этому к ней, как только отошел в сторону де Гранлье, подошел де Каюзак и негромко проговорил:
— Я все слышал, мадемуазель Амалия. И все видел.
— Так что, — с вызовом спросила она, — теперь вы намерены это рассказать моему отцу? Идите. Я не задерживаю вас, мсье.
— Вы не поняли меня, мадемуазель. Я намерен не доносить, а помочь в вашем деле.
— Помочь? Но как?
— Вы не догадываетесь?
— Догадываюсь… Но что вы потребуете взамен?
— О, сущий пустяк — для вас, не для меня…
— Но что именно?
— Чтобы вы относились ко мне с большей благосклонностью, не более того.
— Если так, то… я согласна.
— Вот и отлично. От вас потребуется лишь написать своему жениху записку с просьбой прийти в сад, что позади вашего дома, к восьми часам вечера для очень важного разговора. Записку пометьте завтрашним числом.
— И это все?
— Да.
Она тут же прошла в свой будуар, написала требуемое и, возвратившись, вручила записку де Каюзаку.
Около восьми часов вечера следующего дня молодой барон де Шавиньи был убит в темном переулке неподалеку от особняка Валломбреза.
А еще через день в дверь будуара Амалии постучался де Каюзак. Она впустила его и, закрыв дверь на задвижку, спросила:
— Все в порядке?
— Да, мадемуазель. Как вам уже известно.
— Вас никто не видел?
— Ни одна душа.
— Благодарю вас, Каюзак. Я ваша должница.
— И когда же вы намерены отдавать свой долг, мадемуазель Амалия?
