Одним словом: анархия – мать порядка! Оставил я оперативную группу фронтового подчинения Медведя обезглавленной. Что кто хочешь – то и делай! Можешь в атаку идти, можешь идти спать, можешь кричать: «Шеф, шеф, всё пропало!» и бежать в тыл – не кому: остановить, проконтролировать, успокоить, расстрелять, тьфу, опять мысль не туда свернула! Так и маньяком Чикотилом стать можно. Или этим, как его, что молчал ягнят, а, Наггибал Лестер! Или Ганнибал Лобстер? Или он мочил ягнят? В сортире. Вот зверь! Бараны-то тут при чём?
Вернулись в «окружение» почти без потерь. На время моего «отсутствия» маршем рулил Кадет, по старой, «в тылу врага», привычке перехватив бразды правления. Поэтому и проскочили в игольчатое ушко. Орден Суворова ему за это. Представление на орден. Тут как раз в «Красной Звезде» печатали о введении командирских наград.
А преследователей встретили залпы замаскированных батарей с заранее подготовленных позиций. Немцы утёрли слюни и кровавую юшку, отошли, стали закрепляться, оставив чадить остовы разбитых танков перед нашими позициями.
Мое несознательное тело было сдано на руки жене, как супруге и медику, для приведения в боеспособное состояние. Процесс «приведения» затянулся до утра. Это моё сознание было зациклено внутрь себя, а физиология вполне адекватно работала. Даже лучше, чем с самим мной в моей голове. Чем супруга и не преминула воспользоваться. Моим телом воспользоваться. На время моего отсутствия взять от меня всё, что я недодал за этот медовый месяц. Мы же молодожёны, ёпти, у нас идёт медовый месяц, а прямыми последствиями супружества почти и не занимались! Война, будь она неладна!
Ни хрена оно не красит! Как ты достал, Громозека, каждое утро мычать этот мотив!
– Пару раундов? – спросил он, приглашая меня на нашу привычную утреннюю тренировку. – За тобой должок. Ты мне за козла ответишь!
– Отстань! И я тебя бараном назвал, а не козлом. У меня и так ощущение, что меня целый день били, а потом ещё и всю ночь имели.
– Так и было, – пожал плечами мой охранник, – это с тебя пени за супружеский долг брали. Да, проценты в этой кассе – ого-го! Ближе тридцати метров к палатке подойти было нельзя – столбняк нападал.
– Пошёл ты! Пошляк! И вообще – никого не касается!
– Да я чё? Я – ни чё! Я завидую просто. И Дашу отымел, и докторш…
Удар в челюсть опрокинул его на землю, он перекатился ещё назад, встал на ноги и кинулся на меня. махались молча, в полный контакт, без выкрутасов, но с полной отдачей, с чувством, толком, расстановкой.
И всё же надолго меня не хватило. Я первый сдулся:
– Стоп! – И поднял руки.
И молниеносно получил в корпус. Так, что свет погас. Громозека помог мне подняться:
– Лучше?
– Да, отпустило. Я, наверное, полный псих – чтобы прийти в себя, надо хорошенько подраться.
– Не, это обычное дело, – пожал плечами Громозека, снимая с дерева полотенце и поднимая ведро с водой.
– Ты должен меня охранять, а не бить, – заявил я ему, намыливая лицо.
– Да кто тебе сказал? Охранять тебя! Нужен ты! Я вообще тут случайно, мимо шёл, слышу звуки интересные, подслушал, а этот ревнивец – драться. Ну, никакого воспитания!
Ржали вместе.
– Давно она ушла?
– Затемно ещё. Морда – как у кота, что кило сметаны съел!
– Это у тебя морда. А у неё – мордашка. Довольно симпатичная.
– Та я не спорю!
– Вот и молчи!
– Вот и молчу. Кто звонил – говорить?
– Кто?
– Так я ж молчу?
– Да говори уже, чё ломаешься, как целка!
– Фу, какие манеры, а ещё командир оперативной группы фронтового подчинения.
– Чё?
– Через плечо. Меж прочим – генеральская должность.
– Ага, Гитлер Паулюсу тоже фельдмаршала присвоит, чтоб он в плен не сдавался, а он – сдался.
Громозека аж вперёд весь подался:
– Когда? – с вожделенным придыханием спросил он, будто ему элитная проститутка обещала бесплатно дать.
– Зимой этой. В Сталинграде три сотни тысяч немцев окружили. Шестая армия и часть четвёртой танковой. И не выпустили.
Вдруг из глаз этого сурового боевика выступила влага и кадык заходил ходуном над воротником.
– Спасибо, командир. Иной раз уж и не верится, что одолеем. Так и думается, что так и будем – ударил, убежал, ударил – убежал.
– Не, с весны 1944-го бить будем без продыху. Как зерноуборочный комбайн. Перемолачивая немца в труху.
– Сорок четвёртый, – вздохнул он, – как долго.
– В 1941-м ещё дольше было. И тогда мы только огрызаться могли. А сейчас уже ведём наступления. Пусть и тактические, но наступления. И самое важное – удачные!
И тут меня поразила мысль – ведь он всё это давно знает. Играет тут Лёньку ди Каприо?!
– Сука! Психолог чёртов! Ах, ловок! Блин, меня же заставил самого себя из депресняка вытащить! Вот пройдоха!
– Ну вот, а то – охранник, охранник! Я твой ангел-хранитель!
– Да пошел ты!
– Сам пошёл!
– Чё, так, обнявшись, и пойдём вместе на х…?
Рассмеялись, обнялись и пошли. Не обнявшись. И даже не за ручки. Мы же не те, которые… тьфу, мерзость!
– Там меня трибунал не ждёт? – спросил я своего ангела-хранителя.
– Нет. Член военсовета фронта приезжал, хотел тебя увидеть, послушал ахи-трахи, уехал.
– Чёрт!
– Да, тут от комфронта фельдъегерь сидит, бумаги тебе привёз. Серьёзный такой. Гранату взведённую под портфелем прячет.
– Во, блин! Так идём быстрее, а то уснёт, подорвётся.
Спецпочта доставила карту со свежей обстановкой. Не, у меня была свежее, но только тех мест, где побывали мои люди. А тут – всего фронта. Общий расклад. И записка от Ватутина. Там он меня крыл последними словами за аморалку, за самосуд, жестокость, военные преступления, поведение, недостойное коммуниста, ничего не забыл? А, во-во, дикость, варварство и морально-психологическую невыдержанность. Интеллигент! Вот! А дальше – описывает, что наше «утро стрелецкой казни» полностью взбило мозги немецким воеводам в гоголь-моголь и они изменили маршруты выдвижения танковых колонн. Теперь они не собирались подрезать наш прорыв, как шляпку гриба, а хотели раздавить нас таранным ударом. Ха! Напугали козла капустой! Мы же – противотанкисты! Нас танками пугать – воздух сотрясать кишечными газами. Тем более, что Ватутин обещал прислать Н-ский ИПТАП. По буквам – истребительно-противотанковый. Полк. Больше двадцати стволов. Об такой ИПТАП может немец и лоб разбить. Выгружается, говорит. Так, это – послезавтра. До нас доберётся. А нас когда будут убивать? Сегодня. Ну, как обычно. Как в той песне – всё будет, но завтра. Нет, нет, мы хотим сегодня, мы хотим сейчас. Бывает! Вот вам губозакаточный карандаш, пользуйтесь! Не стесняйтесь!
