Так что я не рассчитывал на помощь со стороны. И сам мало что мог. Хотелось бы позеленеть, стать Халком и разнести всё вдребезги и пополам, но…
Случайно, ага, верю-верю, случайно, меня определили в лазарет рядом с этим полупаралитиком с пятками младенца.
– Да-да, – дознаватель весь активизировался, – поподробнее, пожалуйста!
«Пожалуйста!» О, как!
Да, пожалуйста! Версия для печати вас устроит? Конечно, устроит! О режиссерской версии вы же не знаете. Вы и так всей толпой уши развесили. Стивена Кинга на вас нет! И Спилберга.
– Так вот. Обратил я внимание на эти ноги. Прям, как у младенца. Опять же, немцы с ним таскались, как дурачок с писаной торбой. А это явно неспроста. Стало любопытно – что же это всё значит? Приложив немного усилий, я смог оказаться рядом.
– И почему вы занялись этим? Зачем прилагать усилия? – не унимался особист.
– Ну, как зачем? Явно же – не простой человек. Так? Так! Обувь носил подогнанную под ногу, сотни вёрст пёхом не ходил – ездил. И не верхом. Большая шишка, значит. На вид ему – не больше тридцатника. Кем может быть такой человек? Только из партии!
Зрители переглянулись. Мои выводы им не понравились.
– Генералом он быть не мог – был бы в отдельном лагере, для комсостава. Да и генералы не могут иметь таких пяток. Потому что наши командиры, как ковбои и их лошади, – метко стреляют и быстро бегают. В сапогах. Выданных на складе. То есть это – гражданский. С хорошим достатком. А хороший достаток в нашем рабоче-крестьянском обществе может быть только у людей, полезных этому рабоче-крестьянскому обществу. Сильно полезных. А такие и партии нужны. Кому сброд интересен? Так вот, этот был полезный гражданин, если о его пятках правительство заботилось. А полезный – значит, много знающий. А так как он оказался нужен немцам, то знания его были интересны и им тоже. Кто, учёный? Не то, не похоже. Молод слишком, чтобы набраться столь ценных знаний. Инженер? То же не попадает. По тем же причинам. Да и инженер один не стоит этих плясок с бубном. Инженеры – они толпами сильны. Когда их в одну комнату посадят, «бюро» обзовут, тогда – да. А один? Один не только в поле не воин, но и за кафедрой. А вот управленец, что мог организовать подполье – самое то. Тайные склады, базы, лидеры подполья, – вот что им нужно!
Импульсивный лётчик вскочил, рубанул ладонью воздух, но под строгим взглядом особиста стал мышью под тапком.
Я ухмыльнулся – что, проболтался я? Не знают рядовые Ваньки таких слов, не умеют строить логические цепочки? Думайте. А я продолжил:
– А как немец выйдет на всё, что их интересует? Допрашивать члена партии? Ха-ха-ха! Так он и выдал явки да пароли! Тем более, что он говорить не мог – парализовало у него половину тела и пол-лица. Немец сам нам организует побег! Чтобы беглецы их привели прямо туда, куда им надо. А это оказалось мне на руку. Зачем мне что-то изобретать с побегом? Сяду на поезд и доеду с попуткой.
– Поподробнее, пожалуйста!
Да, пожалуйста!
А вот «режиссерская» версия. Не резанная цензурой.
И чем так заинтересовал этот типчик немцев? А особенно Вилли и его новых друзей из этой спецслужбы, что занималась всяким оккультизмом? Кто он, ангел? Демон?
На лицо – типичный русак. Ну, черты лица правильнее, чем положено. Аристократичнее, что ли? Можно сказать, что симпатичный. Волосы – светлые, прямые, глаза – голубые. Шрамов – нет. Только на шее – повязка. Вот как его парализовало! Как не умер? Работает только правая рука и правая нога. Сидеть не может. Как и говорить. Одет так же, как и мы все, – кое во что.
Врач качает головой на призывный взгляд немцев в чёрной форме.
Замечаю неосторожный взгляд на меня, тут же отводит глаза. Ага, я в их раскладе! Осталось понять, что за расклад и почему я в нём? Хотя, почему – ясно. Вилли. Он меня всё же узнал, сука! Но в каком качестве узнал? Как того недобитого, что тащил попаданца по болотам? Как Медведя? Или как попаданца? А что? Я «за базаром не слежу». Часто пробалтываюсь. Умный сложит два и два.
– А может, его интересует именно твоё умение сопровождать ценные грузы? – сказал Громозека.
Вот он! Появился, глюк настырный! Сидит рядом, в носу ковыряет, ножками в блестящих хромовых сапогах покачивает.
– Ты на что намекаешь?
– Ну, он же видел, что ты вёл необычного человека. Может, хочет, чтобы ты и этого куда отвёл.
Я ухмыльнулся.
– Ты помнишь, как я его довёл? Не слышал – я никого не довёл. Никого!
– Не о том думаешь.
– Ты мой глюк! Ты мне ещё поуказывай, о чём думать! Брысь под лавку! Глюк позорный!
– Перебьёшься! Посмотри на его левую руку. Ту, что бревном лежит.
Посмотрел. Татуировка. Котёнок или какое-то другое кошачье существо с лицом сфинкса лежит, свернувшись клубком. Очень качественная и чёткая татушка. И что?
– И что? Блин, командир, ты когда головой работать начнёшь? Я – твой глюк, я, по определению, не должен думать за тебя!
Громозека наконец выковырнул что-то из носа, вытер об штаны, спрыгнул со своего насеста, но до пола не долетел – растаял в воздухе.
Ага, опять слинял! А я, значится, тут больную голову напрягай! Бедная, бедная моя голова! Как же ей досталось за этот год в этом мире!
Так, погоди! В этом мире! Вот – ключ!
В этом мире татуировки не особо приняты среди, так скажем, европейцев. А прямо говоря – среди бледнолицых. Тату тут презренно именуются наколками и носят сугубо описательный характер. По тату ты можешь узнать имя владельца, место его службы или отсидки, принадлежность к особым кастам, типа наколок электриков в подмышечной впадине, срок отсидки и его положение в воровской иерархии. То есть наколки – как паспорт – сугубо информативный документ. А котик? Украшательство! Не вписывается.
Ну и что? Из всякого правила должны быть исключения. Может, этот Пяткин – тоже сильно оригинальный человек? Ну, вот, захотелось ему! И что? Тату и тату. С кем не бывает? Был на юге с дамочкой, зашли в тату-салон, она его уломала, чтобы он потом уломал её. Вот и ходит теперь с легкомысленным котёнком в полруки. Законом не запрещено.
Голова разболелась невыносимо. А мясник местный только рассмеялся в лицо. Обезболивающее? Забудь! Тут только наркоз вносится молотком по темечку. Даже спирта нет. Можешь покурить полупревшую солому – в том смысле, что курить так же нечего. Да, и спички детям и пленным – не игрушки.
Вышел на воздух. Перемещаться внутри периметра лагеря не запрещалось. Не приветствовалось, но и не препятствовалось. Немцы вообще не лезли в периметр. Тут для этого шавок хватало. Хивики, предатели, ссучившиеся и другая мразь тут устроили порядок похлеще гулаговского. Так что мне, болящему, никто ничего не говорил. Ходи себе. В столовку не лезь до обеда, да к периметру не подходи. И вообще – не отсвечивай. Прикинься ветошью. Так я и сделал.
