– Тебе спасибо, Петя.
Глаза его потухали, он забился в агонии. Я прижал его голову к себе, крепко, насколько смог. Держал, пока не перестало тело биться. Положил голову на землю, закрыл глаза. Ему. Потом свои глаза закрыл окровавленной рукой.
Когда открыл глаза, передо мной стояли Громозека, Авторадио и Крыс.
– Догнал?
Он кивнул, тяжело дыша.
– Добил?
Опять кивнул.
– Слушай мою команду: всех убитых раздеть, собрать все оружие, боезапас, съестное, амуницию. Исполнять!
Подчинились.
– А с этим что делать? – спросил Авторадио из кузова. – Добить?
– Я тебя сам щас добью, сука! Он тут главный! Беречь, как зеницу ока! Я понятно объясняю?
– Хорошо играют, – сказал Громозека, присаживаясь на корточки перед предателем и заглядывая мертвому в глаза.
– Считаешь? – мысленно спросил я его.
– Считаю.
– Кто?
– Думаю – все. Прошлый раз разбежались, хорошо груз не добили. Должны были сделать выводы.
– Логично.
Громозека хмыкнул, провёл рукой по лицу предателя, закрывая глаза убитому. Глаза закрылись! Какой же ты тогда глюк! Глюки так не умеют!
– А кто? – спросил Громозека, переходя к следующему предателю, вынутому Авторадио из кузова машины.
– Разберёмся, – вслух сказал я.
– Что? – обернулся Крыс.
– Сапоги этого рыжего – мои.
Крыс пожал плечами, стянул сапоги, поставил передо мной. Я сел, разулся, стал одной рукой заматывать портянку. Крыс метнулся ко мне, чтобы подшестерить, но я пнул его:
– Делом займись. Времени у нас мало.
– На машине поехали? – спросил летун.
– Петя-Апостол двигло прострелил. Из трёх пуль только одна попала в конвоира, а две – в двигатель. Как специально. Как можно из кузова радиатор и топливную систему пробить и разбить трамблёр?
– Трамблёр?
– Наверное. Я не сильно разбираюсь в движках. Я – пехота. Одним словом – машина была негодной. Из ремней соорудили перевязи, чтоб тащить носилки с товарищем не на руках, а на перевязях через плечи. И пошли.
– Какое направление выбрали?
– На восток. Шли дотемна.
– А надо было куда?
– На юго-запад.
– Откуда знаешь?
– Товарищ Пяткин подсказал.
– Он научился говорить?
– Нет. Одна рука у него работала, а пальцем ткнуть в нужную сторону ему было не трудно.
– Тогда почему восток?
– Простые и прямые дороги приводят только в задницу. Не упрощать же жизнь нашим кураторам?
– Ты уверен, что они были?
– Думаете – паранойя? И я так думал. А теперь точно знаю, что был прав.
– Они вас преследовали?
– Ну что вы? Нет, конечно. Так, пасли издали.
– Почему?
– А зачем им светиться? Оба моих спутника регулярно «следили». Оставляли метки.
– Ты это видел и ничего не сделал, не пресёк?
– А потом тащить Пяткина одному? Одной левой?
– Так ты и привёл их туда, куда им было нужно?
– Пяткин просил побыстрее. Он меня заверил, что на месте разберёмся с любыми преследователями.
– И ты ему поверил?
– А что мне оставалось? Или поверить ему, или прибить на месте. Иначе вместо меня его доведёт другой. А надо было решить вопрос окончательно.
– И как решить это «окончательно»?
– Ну, слушайте.
Сфинкс уверенно показывал мне на запад. Идём мы, идём! Успокойся, афрокотёнок.
– Куда идём мы с Пятачком? Большой, большой секрет, – бубнил я, перебирая ногами почти на автопилоте.
– Жрать охота, – вздохнул Авторадио. Категорически не умеет молчать человек.
– Не ной, – ответил я ему.
Зря я пришельца Пяткиным окрестил. Надо было Пятачком. Большой плюшевый, деревянный на всю голову, Медведь есть, должен быть Пятачок.
– Командир, может, я сбегаю, поищу чего пожрать?
А вот и Кролик. А вот топает ослик Иа, только он уже имеет статус Крыса.
– И засветишь нас всех?
– Засвечу?
– Выдашь наше местоположение.
– Не, не выдам. Смотри, командир, коровья лепёшка. Хоть и старая, но всё же. Значит, где-то тут жильё, люди.
– И нелюди. Полицаи, изменники, немцы.
– Так, я одним глазком.
– Как с тем водилой?
Там получилось вот что – не добил Авторадио шофера. Хорошо, что я повёл отряд именно в ту сторону, куда бежал водила-предатель. Собственно, потому и пошли в ту сторону, хотя сфинкс показывал в противоположную.
– И где тело?
– Тут был.
– Раздолбай! Найти, добить! Нет, сюда тащи. Никакого к тебе доверия, дерьмо собаки!
А в разведку надо бы кого заслать. Мне самому? Я и так еле-еле. На силе воле пру. Авторадио – раздолбай. Крыс – ссыкло. Может, Пяткина-Пятачка? Смешно.
Громозека! Ну-ка, иди сюда! Чё ты ломаешься, как лярва после операции по восстановлению плервы? Бегом! Или как там у вас, призраков, называется повышенная передача?
– Привал, гля, – застонал я, сползая по дереву на стылый ковёр палых листьев.
Посидел с закрытыми глазами, потом ухмыльнулся:
– Авторадио, так ты говоришь из казаков?
– Ага.
– За веру, царя и Отечество?
Авторадио засопел, чуя подколку.
– Что ж ты Отечество не пошёл защищать?
– Отечество? – удивился он. – Красных?
– А красное – не Отечество?
Авторадио опять засопел. Потом пробурчал:
– Они казаков репрессировали.
– Ох, какие мы слова запомнили! И кто тебе это слово подсказал? Репрессировали. Только казаков? А ты мне не подскажешь, Будённый, Чапаев – не из казаков? Нет? А-а, они из других казаков, понял. У нас же их несколько видов. Красные, черные – да? Опора престола, гля!
– Так нет же престола!
– Это куда это он делся?
Авторадио даже растерялся.
– Если царя нет, это вовсе не значит, что Родину теперь можно предать, с врагом якшаться, – усмехнулся я. – А как ты думаешь, после того, как станет известно, что немцы сформировали из казаков целые конные корпуса, что будут пацанята-казачата писать в графе «национальность»? Казак? Нет. Им западло будет. Русскими станут. Не красные провели расказачивание, а сами казаки, когда затеяли мародёрство под шумок свержения царя, на своей же родине.
