После предыдущей сильной бури, которая произошла в 1987 году и привела к большим разрушениям, местным жителям было трудно смириться с потерей одного из самых знаменитых деревьев южных краев, и была предпринята попытка спасти тис. Команда студентов-древоведов спилила верхние сучья и поставила ствол стоймя. Дети из местной начальной школы под руководством священника встали вокруг поднятого дерева, взялись за руки и помолились, чтобы тис ожил. Поначалу показалось, что затея была успешной. Однако вскоре после этого прорвало водопровод – видимо, когда тис повалило ветром, повредило трубу, – и вода в течение полутора суток подтапливала корни тиса. Увы, этого дерево уже не вынесло: корни его загнили. Через несколько месяцев, за которые дерево выпустило несколько тоненьких новых побегов, Селборнскому тотему все же пришел конец.
Однако покидать деревню дерево не желало – и в этом отразилась неиссякаемая способность этого вида к биологической регенерации. Деревенские жители срезали с него черенок и посадили его в десятке метров от засохшего гиганта, и теперь он снова жив, по крайней мере, в своем отпрыске. Полый остов заполонили молодой орешник и наперстянка, по лишенному ветвей стволу вьется жимолость. Обломки языческой древесины проникли даже в церковь: из них сделали распятие и алтарь. Со всей Британии стекались паломники и собирали кусочки дерева на память о тисе, под которым они устраивали пикники, спали, давали клятвы нерушимой любви. У меня тоже есть обломок ветки – я сделал из него подпорку для книг на полке, где держу описание его родителя пера Гилберта Уайта.
* * *
В день своего визита в Фортингэль я двинулся из паба «Агнец» обратно к тису. Новые побеги были все пушистые от нагруженных пыльцой мужских цветков. Вид у дерева был такой, словно тис с легкостью может прожить еще тысячу лет, но только если превратится в низенькое растение, из каких делают живые изгороди или сажают в саду камней, и больше не будет поддерживать жизнь в стволе – на это явно уходит слишком много сил. Обитатели мира природы, особенно деревья, не слишком держатся за свою индивидуальность, по крайней мере не так, как нам бы хотелось. Личные границы у них размываются, включают другие живые существа, объединяются с ними. Самые древние живые организмы в мире – это, вероятно, подземные микоризы древних лесных грибов. Они существуют уже десятки тысяч лет, с тех самых пор, как возникли эти леса, и живут в теснейшем партнерстве с древесными корнями: друг без друга им не выжить. Корни и ткани грибов так наслоены друг на друга, словно это единый организм. Дерево снабжает гриб сахарами, гриб отфильтровывает из почвы минералы и передает их корням дерева. Иногда подобные грибные системы раскинуты по всему лесу – единая, цельная сеть подземной ткани, переплетенная с корнями почти всех деревьев в лесу, колоссальный питательно-коммуникационный кооператив, который весит зачастую сотни тонн.
Огромных размеров могут достигать и отдельные деревья, которые отращивают отводки и с их помощью создают скопления генетически идентичных экземпляров. Клональная колония, состоящая из 47 000 тополей осинообразных, которая растет в заповеднике Фишлейк-Форест в Юте и называется Пандо, «Дрожащий великан», насчитывает приблизительно 80 000 лет. Вероятно, это самая старая в мире масса взаимосвязанных древесных тканей, и весит она 6600 тонн. Еще один знаменитый древесный клон – «Королевский остролист» (на самом деле не остролист, а член семейства протейных, Lomatia tasmanica) – растет на юго-западе Тасмании. Он цветет, но никогда не приносит плодов и живет исключительно за счет вегетативного размножения. В сущности, он сам себя размножает черенками. Стоит ветке упасть, и она пускает новые корни и порождает новое растение, генетически идентичное родителю. Продолжительность жизни отдельных стволов или их групп – около 300 лет, однако радиоуглеродный анализ показывает, что всему организму по меньшей мере 43 600 лет, а существующие на сегодня 500 групп клонов растянулись подвижной колонией почти на милю.
Живи Великий тис в другой культуре, он, наверное, тоже мог бы разрастаться при помощи подобного процесса. В дальнем конце двора я обнаружил в стене мемориальный камень в память о священнике, который служил в этой церкви в XIX веке. Мощная ветвь тиса уже нависла над ним – и скоро ее, несомненно, должны были призвать к гражданской ответственности, напомнить ей об уважении к границам и отпилить до приличного размера. Среди механизмов воспроизводства у тисов есть и такой, каким размножается Lomatia, когда сама себя клонирует. Если дать свисающим ветвям дорасти до земли, они пустят корешки, и из них прорастут новые стволы, которые, в свою очередь, пустят новые побеги для колонизации. Материнское дерево сохраняется, раздвигая свои границы. Мне пришло голову, что Великий тис, не будь у него клетки, дотянул бы тоненькую зеленую линию новых воплощений до самой двери «Агнца».
* * *
Впоследствии я обнаружил церковный тис, которому это разрешили. В деревне Лангерни на севере Уэльса (очевидно, получившей название в честь материнского дерева – “yw” в слове “Llangernyw” означает по-валлийски «тис») возле крошечной церквушки Св. Дигаина красуется огромный тис, не стесненный никакими оградами. Он состоит из четырех мощных стволов, которые торчат во все стороны, будто зажатый в кулаке пучок счетных палочек. Обхват дерева трудно оценить на глаз, не то что измерить. Мне показалось, что примерно 45 футов (13,7 метра). По официальной версии – 41 фут (12,3 метра). Считается, пусть и несколько оптимистично, что его возраст составляет около 4000 лет. Однако стволы и ветви беспрепятственно распространились по всему церковному двору, бросая тени и нависая над могилами, старыми и новыми. Одна ветвь тянется к зарослям ежевики и уже плотно легла на землю. Пройдет лет десять, и она пустит корни, и в двадцати метрах от материнского дерева прорастет новый клон-отпрыск Лангернийского тиса.
4. Дерево Роршаха. Баобаб
Первыми деревьями, которые европейские исследователи признали непомерно старыми, стали африканские баобабы. Баобабы эволюционировали на Мадагаскаре, который был отрезан от материковой Африки более 100 миллионов лет назад и стал котлом для развития диковинных организмов. Девяносто процентов животных и растений на острове не встречаются больше нигде, самые знаменитые из них – лемуры, но еще, между прочим, и три четверти из 850 видов известных орхидей. На Мадагаскаре шесть местных видов баобабов, и все приспособлены к жизни на иссушенных зноем почвах мадагаскарской саванны. У них восково-белые цветки, опыляемые мотыльками, летучими мышами и даже полуобезьянами галаго, которые, как было замечено, едят лепестки и играют с покрытыми пыльцой тычинками. Чтобы сберегать воду, у баобабов в результате эволюции появились карликовые кроны, коротенькие ветви и листья, которые в засушливый сезон рано опадают. Пока деревья молоды, эти плоские, словно сокращенные в перспективе верхушки похожи на корни. Местный миф объясняет, как так получилось: первый баобаб был так прекрасен, что зазнался, и тогда боги воткнули его верхушкой в землю в наказание за тщеславие и вдобавок сделали его ствол толстым и неуклюжим (см. рис. 7 на цветной вклейке).
Но главное, за счет чего баобабы переживают месяцы засухи, – это утолщения внизу ствола и слоновьи корни-подпорки, которые отращивают себе зрелые деревья. Древесина ствола мягкая и впитывает воду не хуже бальсы, так что превращается в живой резервуар, где помещаются тысячи галлонов воды. Удивительно и жутковато, что баобабы частенько так похожи на человеческие сосуды для воды. Их стволы не то чтобы напоминают, а в точности повторяют форму бутылки – цилиндрическая емкость внизу и сужающееся горлышко: можно подумать, у всех емкостей для жидкости по каким-то физическим законам должен быть одинаковый облик. Когда африканцы изготавливали первые сосуды, им, наверное, не обязательно было вдохновляться баобабами, однако с первого взгляда понятно, как два биологических вида решали общую задачу – искали способ лучше всего сохранить летучее подвижное вещество. Иные баобабы похожи на кувшины, ночные горшки, канистры для бензина и великолепные бутыли для вина. В Ифати на Мадагаскаре растет экземпляр Adansonia za – прямо-таки огромная трехмерная карикатура на чайник в общественной столовой, даже изогнутый носик на месте
[33]. Подозреваю, что Вермеер, чьи интерьеры украшены плавными контурами кувшинов и горшков, которые повторяют очертания фигур своих владельцев-людей, очень заинтересовался бы баобабами – растительными кувшинами и пузатыми бутылками.
