В какой-то момент 10 миллионов лет назад семена одного из видов-предков баобаба, уютно уложенные в большие плавучие стручки, переплыли Мозамбикский пролив и достигли Восточной Африки. Семена проросли, и получившиеся из них деревья за тысячелетия эволюционировали в седьмой вид. Оказалось, что Adansonia digitata – самый приспособленный и процветающий вид из всего этого рода, и вскоре баобабы распространились по всему континенту; в дальнейшем им помогали в этом местные жители, которые обнаружили, что баобаб – изобретательный, предупредительный и сговорчивый сосед. В 1832 году, в самом начале плавания на «Бигле», Чарльзу Дарвину показали на островах Кабо-Верде, в 300 милях к западу от материковой Африки, огромный баобаб. Считалось, что дереву 6000 лет, и Дарвин вырезал на нем свои инициалы, хотя цифре и не поверил. Такие древние деревья часто бывают полыми внутри, и тогда их можно призвать на службу человеку и сделать из них деревенские резервуары для воды – водяная цистерна в водянистой оболочке.
Именно на материковой Африке баобаб повстречал своего двойника из млекопитающих. Слоны (на Мадагаскаре их нет) страшно ополчились против этих подозрительно толстокожих незваных гостей. Они нападали на них с яростью, далеко превосходящей неуемный аппетит. Слоны их крушили. Они отрывали целые ветви, пожирали листья, полностью обдирали кору с нижней части стволов, чтобы добраться до нежной водянистой сердцевины, а деревья поменьше зачастую просто валили. Однако баобаб привык к суровому обращению еще во время пожаров в бушах Мадагаскара. Если кору ободрать или еще как-то повредить, она отрастает снова, точь-в-точь как на ободранных или опаленных дубах. Поваленные деревья растут себе дальше, где лежат, из их поверженных стволов получаются деревянные валуны, а вверх тянутся новые стволы, раскидывающие параллельно земле новые ветви. Неподалеку от Лимпопо в Южной Африке есть такое огромное лежачее дерево – местные жители зовут его «Сларпи», по-дружески намекая на сложные отношения баобабов со слонами, для которых они и двойники, и жертвы. Это сокращение от «Олифанссларпбум» – «Дерево со слоновьим стволом».
Пластичность формы – самая примечательная черта баобабов: они настоящие оборотни. Они раздуваются, сжимаются, сворачиваются, взрываются, расползаются. В начале жизни они могут быть как стройные колонны в духе Палладио, а потом их валят, сжигают, но они возрождаются из руин в виде клубка змей, потока лавы или входа в грот. А те странники-люди, которым случалось стать свидетелями этих многогранных превращений, потом видят многогранные сны.
В 1749 году юный французский натуралист и путешественник Мишель Адансон, отправившись исследовать берега Сенегала, поплыл на каноэ на остров Сор. Он собирался поохотиться там на антилопу, однако на пути ему повстречался совсем другой трофей – огромный, неподвижный и неуловимый. «Я сразу отбросил все мысли об охоте, – писал он в “Histoire naturelle du Sénégal” («Естественная история Сенегала»), – едва увидел это дерево исполинской толщины, всецело завладевшее моим вниманием… Я раскинул руки как можно шире – оказалось, что в окружности дерево имеет тринадцать моих обхватов; для большей точности я обмерил его шпагатом и обнаружил, что в нем 65 футов (19,8 метра). Это был баобаб, и Адансон был зачарован его массивностью и солидностью. В дальнейшем он находил деревья и свыше 75 футов в обхвате (23 метра) и сделал вывод, что «Африка вправе похваляться не только самыми крупными животными, то есть страусом и слоном, – но то же самое можно сказать и о растениях, о которых нельзя забывать: ведь она – родина калебасовых деревьев, которые неизмеримо больше всех других ныне существующих деревьев, по крайней мере, насколько нам известно». Вскоре Адансон заподозрил, что это, наверное, еще и самые старые деревья на Земле. Отправившись в глубь страны, Адансон нашел на стволах баобабов вырезанные имена европейских поселенцев, живших там в XV–XVI веках, причем буквы были вполне читаемы и лишь слегка растянулись по сравнению с первоначальными отметинами от ножей. Адансон решил, что раз эти граффити так прекрасно сохранились – по всей видимости, время не было над ними властно, – это доказательство, что перед ним организмы, чей многотрудный рост начался, вероятно, 5000 лет назад, еще до Потопа.
Для тех времен это была настоящая ересь, которая в дальнейшем привела в ярость великого исследователя Африки и ревностного христианина доктора Дэвида Ливингстона. В своих «Путешествиях и исследованиях миссионера в Южной Африке» (“Missionary Travels”, 1857) Ливингстон писал: «Жизненная сила у них поистине поразительна, но трудно представить себе, что это огромное луковицеобразное дерево, похожее на младенца, древнее пирамид». Приблизительно оценив ежегодный прирост толщины (у этого вида годичные кольца неразличимы), Ливингстон заключил, что дереву в сто футов (30 метров) в обхвате должно быть всего 1400 лет. Современные измерения на основе радиоуглеродного анализа подтвердили, что баобабы редко достигают даже одной пятой того возраста, который нафантазировал Адансон. Он решил, что они такие древние, из-за их поразительных габаритов.
Итак, произошла классическая для эпохи Просвещения встреча растения с фантазией. Восхищенный двадцатидвухлетний естествоиспытатель внимательно изучает древние письмена на живом теле дерева. Адансон был юноша не по годам умный и не признавал авторитетов. Пройдет тридцать лет, и он составит план 150 томов с описанием всего тварного мира, известного на тот момент, однако с изумлением обнаружит, что издатели его вежливо игнорируют. Честолюбивой целью Адансона было выявить или установить порядок в мире природы, который казался ему «беспорядочной смесью существ, которых словно бы свел случай». Непроницаемые живые монолиты Сенегала, род которых впоследствии назовут Adansonia в его честь, будто дали ему заглянуть в хаотичную беспредельность биологического пространства и времени, а может быть, и в свое собственное мрачное интеллектуальное будущее. Победа всегда останется за тем, что воплощала прихотливая изобретательность баобаба, как бы Адансон ни старался все упорядочить и распутать.
Неудивительно, что самые большие и старые деревья превратились в достопримечательности. Благодаря невероятным объемам из них получаются великолепные ориентиры, места религиозных обрядов и деревенских собраний. В последнее время склонность баобабов становиться полыми стала использоваться в более приземленных целях: в пустых стволах устраивают автобусные остановки, магазинчики, а иногда и свалки. В одном южноафриканском баобабе открыли довольно приличный паб – с ярко освещенной стойкой и естественным водяным охлаждением кладовой. В сенегальских деревнях раньше было принято хоронить покойников в полых стволах баобабов, и в таком смешении сакрального и суетного не видели ни малейшего неуважения к памяти мертвых. А в соседней Буркина-Фасо смерть баобаба сама по себе требует организации официальных поминок всей общиной. Деревья не обожествляют, не окружают нерушимыми табу, однако считают подходящими местами упокоения духов предков. Когда оказалось, что много почитаемых баобабов в Замбии будет затоплено из-за строительства гидроэлектростанции Кариба, местные жители «эвакуировали» своих духов, спилив ветви от обреченных деревьев и прикрепив их к другим баобабам вне зоны затопления.
К древним баобабам относятся как к древесным старейшинам. Когда они умирают, их оплакивают как дорогих сограждан. Западноафриканский писатель и рассказчик Сейду Драме описал подобные поминки по баобабу в Кассаконго: «Настал день, когда вместо опавших листьев новые уже не выросли. Старый деревянный слон поддался смерти, хотя еще стоял во весь рост, и поэтому вся деревня приготовилась к похоронам… Вождь рассказывает историю жизни дерева, как будто говорит о только что умершем старце: “Он решил поселиться в Кассаконго. Деревенские жители считали его присутствие благословением Божьим”»
[34].
