«Туземный обед». Снимок экспедиции собирателей орхидей в Колумбии из воспоминаний Альберта Милликана о его путешествиях по северу Анд
(Albert Millican, “Travels and adventures of an orchid hunter. An account of canoe and camp life in Colombia, while collecting orchids in the northern Andes”, 1891). Куча слева посередине – корневища орхидей. Фото: Библиотека Университета Брауна, Провиденс, Род-Айленд
Орхидеи, собранные так небрежно, зачастую гибли либо по пути домой, либо уже в оранжереях, где им было плохо. Западная вера в бесспорную пользу «плодородной» почвы и непонимание всех сложностей тропической среды приводили к тому, что орхидеям редко создавали подходящие условия для роста. В природе большинство тропических орхидей в результате эволюции обходятся практически без почвы в нашем понимании и либо живут на деревьях, питаясь соком коры, либо коренятся в дюйме-другом песка, составляющем почву джунглей. Вся мертвая органика мгновенно перерабатывается в бурлящую массу животной и растительной жизни над землей. В первые годы коллекционеры орхидей обычно сажали их без разбора в жирный компост – представление европейского садовника о лесной почве. Неважно, росла орхидея на земле или была эпифитом, крепившимся к деревьям и скалам, – и лишь в двадцатые годы XIX века орхидеи начали покупать вместе с ветками деревьев, на которых они росли. Конрад Лоддиджес, брат Джорджа, еще до того, как они занялись миниатюрными оранжереями Натаниэля Уорда, несколько раз пытался переправить орхидеи из-за моря и терпел неудачу. Вероятно, он разгадал бы секрет успеха, если бы внимательнее отнесся к истории успеха одной уругвайской орхидеи Oncidium, которая несколько раз расцветала в его каюте безо всякой земли, питаясь воздухом и конденсированной влагой. Даже сегодня у некоторых видов при транспортировке отщипывают отрастающие усики, поскольку не все понимают, что орхидеи иногда отращивают цветоносные побеги под корнями.
Джозеф Далтон Хукер, сын сэра Уильяма Джексона Хукера, директор Кью Гарденс с 1841 года и профессор королевской кафедры ботаники в Университете Глазго, в 1850 году собирал орхидеи в Гималаях. Он оставил дневник, из которого видно, в какой степени подчас забывались – и забывали о собственных принципах – даже образованные ботаники из хороших семей, столкнувшись с этими колдовскими растениями. Едва ли Хукер был человеком алчным или злонамеренным, просто викторианского воображения не хватало, чтобы представить себе, что природные ресурсы могут быть ограниченными и что они не обязательно переходят в вечную собственность при колониальном захвате. В горах Кази Хукер обнаружил Vanda coerulea – редчайшую драгоценность, голубую орхидею. Она обильно цвела в зарослях карликовых дубов. Это был необычный эпифит – она росла открытой «свежему воздуху и всем ветрам небесным… зимнему холоду, летнему зною, осенним ливням и лишь качала султанами лазурных цветов на ветру»
[175] – такие условия были полным противоречием стандартным методам культивации в Британии, которые приговаривали все виды орхидей к заключению в жарких душных замкнутых пространствах. Тем не менее Хукер собрал «360 султанов, в каждом из которых было от шести до двадцати одного больших голубых кистевидных цветов от трех с половиной до четырех дюймов в поперечнике». Цветам предстояло «для ботанических целей» отправиться в негостеприимную Британию, и они составили «три груды на полу террасы, каждая в ярд высотой; чего бы мы ни отдали, лишь бы доставить хотя бы один султан на Чизикский фестиваль!» Хукер добавляет сноску, из которой ясно, что дело не только в «ботанических целях»: «Мы собрали столько этих великолепных растений для Королевского ботанического сада Кью Гарденс, что ими можно нагрузить семь человек, однако из-за неизбежных случайностей и трудностей до Англии добралось лишь несколько экземпляров. Одному джентльмену, отрядившему с нами своего садовника, чтобы показать места произрастания орхидей, повезло больше: он отправил в Лондон на продажу груз на одного человека, и хотя растения прибыли в весьма скверном состоянии, их удалось продать за 300 фунтов… если бы все орхидеи удалось довезти живыми, они стоили бы 1000 фунтов. Энергичный коллекционер, располагая моими средствами, мог бы за сезон заработать на продаже орхидей с гор Кази от 2000 до 3000 фунтов».
* * *
Летом 2013 года я поддался на соблазн непривычно солнечной погоды и провел выставку орхидей лично для себя. Мне было любопытно, какие внешние черты считаются самыми привлекательными среди тех, кто разводит орхидеи на продажу, за какие именно качества их отбирают и есть ли в этом система. Поэтому я купил на местном садоводческом рынке несколько горшков по 15 фунтов за растение – несколько гибридов Phalaenopsis, австралийского рода, который еще называют «орхидеи-бабочки», и «паукообразную орхидею», она же «камбрия» – расследование показало, что она принадлежит к рукотворной группе межродовых гибридов, в начале ХХ века созданной при скрещивании двух неродственных южноамериканских семейств. Я поставил цветы на свой стол и в течение месяца-двух время от времени на них посматривал.
В целом вид у них был неуклюжий – за неимением дерева из джунглей их подпирали бамбуковыми палочками. Аромата у них не было ни на йоту (по крайней мере, мой нос его не улавливал). Цветы камбрии были, бесспорно, красочны: пятнистые красно-оранжевые лепестки, крапчатые персиковые лабеллумы с золотым пятнышком сверху. Но было в них что-то оцепенелое – слишком совершенная симметрия, как будто цветы не выросли на живом стебле, а были вырезаны на станке из крашеной ткани. Посадите в цветочный горшок те же колокольчики, хризантемы или даже растения, скульптура цветков которых напоминает орхидею, скажем, душистый горошек, и вид у них будет оживленный, даже если они не двигаются. Взгляд отслеживает легкий перекос лепестков, видит нюансы и неуверенные колебания окраски, приливы и отливы тонуса ткани при изменении температуры или влажности. А у орхидей, выращенных на фабрике, все иначе. Они тупо глядели на меня, застывшие, словно фото на паспорт. Я попробовал на неделю выставить горшки на улицу, к кустам майорана и лаванды, сгибавшимся под бременем пчел. Большинство насекомых не обратило на орхидеи никакого внимания. Несколько мелких мушек сели было на лепестки одной камбрии, но, по-моему, просто решили позагорать на теплых бордовых шезлонгах. Насекомые-опылители – осы, шмели, бабочки – пролетали мимо, но стоило им приблизиться к цветкам, как их словно бы что-то отталкивало – будто магниты с одинаковой полярностью. Кажется, насекомые вообще не опознавали в них цветы. А может быть, цветы испускали какой-то неуловимый аромат, отталкивающий насекомых, которые орхидеям не нужны. На основании этого крошечного, однако, думается мне, отнюдь не непоказательного примера волей-неволей заподозришь, что святой Грааль торговцев орхидеями – цветок, поправший все проказы и капризы живого растения и достигший ослепительного rigor mortis цветной пластмассы.
Наши местные дикие орхидные, напротив, – яркий пример интереса к жизни и веселого нрава. Они страстные патриоты своей родины и времени года, но лишь тогда, когда это выгодно им самим и созданиям, с которыми они делят дом. В иные годы они и не показываются. Бывает, что их съедают пони или глушит рано отросшая трава. В ту весну 2013 года они решили явиться во всей красе – вероятно, дело в потрясениях из-за небывалых перемен погоды. Реки переливчато-лиловых пальчатокоренников незамеченных текли вдоль пересохших канав на общественных пастбищах. Офрис пчелоносные заполонили развязку на шоссе A11. Дремлики болотные – самые обаятельные среди британских орхидных, с цветами, нарядными, словно платьица для сельских танцев, – устраивали веселые вечеринки на осоковых болотах.
