Здесь нужен постскриптум. Дня через два после того как были сделаны эти наброски, Маргарет исполнилось семьдесят девять, и она отпраздновала свое двойное достижение скромной вечеринкой на берегу Рио-Негро. На снимке она уже не в полувоенной рубашке, а в шикарном вечернем платье с рукавами-фонариками, и они со Сью сидят и улыбаются на фоне заката с бутылкой шампанского и тортом из амазонского фрукта купуасу. Спустя полгода эта женщина, пережившая пятнадцать путешествий в глубины одного из самых опасных краев на Земле, погибла в автокатастрофе в тихом пасторальном Лестершире.
* * *
Через четыре года после ночной вахты Маргарет Ми на реке Негро я сам наблюдал, как распускается волшебный цветок, только это был другой вид, более распространенный, а я был на скромной вечеринке в Бате, а не в амазонском айгапи, не в лодке, тихо плывущей среди призрачных деревьев. Устроила вечеринку одна предприимчивая садовница, которой посчастливилось купить «ночной цереус» в центре товаров для садоводства. Этикетка пространно расхваливала его аромат и намекала, что ночь цветения можно предугадать по набухшим бутонам. Поэтому моя знакомая решила, что стоит устроить праздник в честь «ботанической премьеры». Потенциальных гуляк предупредили, что их обзвонят за двенадцать часов.
И вот как-то вечером нас созвали примерно к тому времени, когда подают коктейли, и не успели мы выпить по нескольку бокалов, как бутоны начали раскрываться – это было будто невыразимо медленный выдох. Пахли они просто невероятно, однако их аромат оказался для нас неожиданным. Он ничем не напоминал цветочный, был скорее фруктовый – зрелый, сладкий, растекающийся – и в конце концов мне показалось, что это нечто среднее между запахом ананаса и очень насыщенным ароматом дыни. В честь цветов мы подняли бокалы изысканного, благоуханного шампанского – непреднамеренный отзвук последнего вечера Маргарет Ми на Рио-Негро.
Я до сих пор храню фотографию этого кактуса, сделанную уже поздно вечером, когда бутоны полностью раскрылись. Их шесть – белых, многолепестковых цветов на ниспадающей широколистной лиане в терракотовом горшке, на плетеном столике, накрытом свежевыглаженной провансальской скатертью. Сейчас, двадцать три года спустя, я могу определить, что это, скорее всего, был коммерческий гибрид Selenicereus greggii, родственного вида с юго-запада Северной Америки, где его знают и любят под названием «Царица ночи». Едва ли мы могли себе представить, что вечеринка с коктейлями по случаю цветения кактуса – такая модная, такая современная, – оказывается, была ничуть не в диковинку жителям юго-восточных штатов в конце викторианской эпохи, когда было принято пить настойку сарсапарели на террасе, когда Царица источала свой аромат под пустынными звездами. Более того, я сомневаюсь, что кто-то из нас, присутствующих, основательно задумался о самом растении – о том, что это за существо, почему ему предназначено цвести и источать свой незабываемый аромат лишь в одну-единственную ночь в году. Сам я точно об этом не думал. Тогда, в тот вечер в английской оранжерее, цветы были лишь особо занимательным элементом декора.
Пожалуй, в этом наша небольшая компания, все члены которой охотно назвали бы себя любителями растений, вполне соответствовала духу двадцатого века с его изменившимся отношением к растениям, и Маргарет Ми с ее представлением о S. wittii как о ярком символе взаимосвязанности, организме, чья жизнь отнюдь не ограничивается человеческими представлениями и потребностями художницы при всей ее прозорливости. Маргарет была словно бы пришельцем из какой-то чужой вселенной, где ботанический этикет диктовали сами растения. Однако к середине девяностых годов ее заметки и наброски найденных ею экземпляров легли в основу первой подробной научной статьи о S. wittii, которую опубликовала пятерка немецких ботаников
[179]. До исследований Ми об этом растении не было известно практически ничего, а гербарные экземпляры встречались редко, и от них невозможно было получить потомство. Немецкие исследователи начали работу с коллекцией клонов, выращенных в нескольких ботанических садах, и с одним дикорастущим экземпляром из Манауса, где Маргарет рисовала его с натуры. Кроме того, художница незадолго до гибели прислала им свежий спелый плод, а также важнейшие сведения о том, что цветок распустился в период, когда вода стояла выше всего. Эти обрывочные данные и анализ аромата методом газовой хроматографии позволили ученым составить биографию «парадоксальной формы жизни» – так, смягчив выражения, они назвали предмет своих исследований.
S. wittii – подлинный эпифит, корни его отрастают из уплощенных листоподобных стеблей и присоединяются к деревьям. С землей они никак не связаны. Фотосинтез в стеблях осуществляется посредством так называемого кислотного метаболизма толстянковых (crassulacean acid metabolism, CAM), который часто встречается у эпифитов в жарком климате. САМ-фотосинтез – это противоположность привычному суточному циклу газообмена. Поры (стомы) на листьях или цветах, через которые движутся водяной пар и газы, сильнее всего открываются ночью, когда температура ниже всего, чтобы собрать углекислый газ с наименьшими потерями влаги при испарении. Днем, в жару, стомы закрываются, снижая потерю влаги, однако допуская выработку большого количества углекислого газа. Цветы распускаются на одну ночь только в мае, как правило – в полнолуние. Чисто-белые лепестки отражают в лунном свете ультрафиолетовые лучи, и в результате ночные насекомые видят их особенно хорошо. Густой аромат также нацелен на ночных бабочек. Оказалось, что он состоит в основном из смеси бензилового спирта, бензилбензоата и бензилсалицилата – чтобы дать представление о том, в какой области лежит спектр запаха S. wittii, стоит упомянуть, что эти же вещества входят в состав аромата жасмина, туберозы, иланг-иланга, гиацинта и бальзамина. Они типичны для так называемого «образа белого цветка», совокупности чувственных стимулов, привлекающей ночных бабочек
[180]. Сам акт опыления пронаблюдать не удалось, как и точно выявить опылителей, однако и цветок, и нектарная трубка очень длинны (25 сантиметров), а следовательно, пить нектар из них способны только два вида местных бражников с хоботками подобной длины – Cocytius cruentus и Amphimoena walkeri. Это южноамериканские аналоги мадагаскарского бражника, существование которого предсказал Дарвин, когда рассчитал, что именно такое насекомое необходимо для опыления мадагаскарской орхидеи Angraecum sesquipedale. Плоды, созревающие через год, обладают необычной структурой: семена окружены большими, наполненными воздухом плавательными пузырями, так что, попадая в воду, всплывают, будто пробки. Одни уносит течением, и в конце концов они наталкиваются на ствол дерева-хозяина; другие попадают в желудки рыб, выходят с экскрементами, а затем попадают в такие же конечные пункты. Натолкнувшись на дерево, семена прорастают, после чего кактус может взобраться по стволу на шесть футов, а иногда и больше. Однако при особенно сильном сезонном подъеме воды большая часть растения оказывается затопленной, что объясняет, почему стебли в ходе эволюции превратились в плоские толстокожие пластины, которые охватывают ствол хозяина туго, будто гидрокостюм. Когда Тони Моррисон на следующий (1989) год навестил растение, которое нарисовала Маргарет, оказалось, что кактус полностью погружен в воду.
