Существенной ошибкой Наполеона было непонимание того, как должен управляться и функционировать военно-морской флот Франции. Он считал, что все должны просто выполнять его приказы, и победа не за горами. А Вильнёв в те дни признался Декрэ, что не видит «никакой возможности достижения успеха в существующих обстоятельствах». Сам Декрэ говорил Наполеону, что он, министр, просто неспособен организовать то, чего хочет император. Он предложил Наполеону создать структуру, подобную Британскому адмиралтейству, — централизованное и четко функционирующее ведомство. Император ответил, что тогда получится сборище адмиралов, которые только и будут делать, что болтать.
Он продолжал наблюдать за морем со скалы в Булони, однако в его ставку поступали все более тревожные известия. Питт преуспел в создании новой антифранцузской коалиции. В первой декаде августа 1808 года альянс был сформирован. В него вошли Россия, правитель которой был до предела разгневан убийством герцога Энгиенского, Австрия, крайне недовольная тем, как Наполеон обошелся с германскими и итальянскими городами и государствами, и доведенная до высшей точки кипения провозглашением Наполеона королем Италии, а также Швеция и Неаполь. Пруссия дала понять союзникам, что вступит в войну позднее.
И все же император французов пока не принял окончательного решения поставить крест на проекте высадки в Англии. Он заявил:
«Мой флот вышел из Феррола... Он состоит из 34 линейных кораблей; врага не видно. Если моим инструкциям будут следовать, если этот флот соединится с брестским флотом и войдет в пролив, то время еще есть, и я — повелитель Англии. Но если, напротив, мои адмиралы проявят колебания, будут маневрировать плохо и не выполнят мои планы, то все, что я могу сделать, — ждать зимы, а затем пересечь пролив силами флотилии; это рискованная операция.
Таково положение вещей, и я должен уделить внимание более срочному делу. Я могу направить 200 000 человек в Германию и 25 000 в Неаполь. Я пойду на Вену и не сложу оружия до тех пор, пока Неаполь и Венеция не будут моими, и я настолько увеличил электорат Баварии, что могу более не опасаться Австрии. Действуя в таком духе, я смогу в течение зимы умиротворить Австрию. Я не вернусь в Париж, пока не достигну своей цели. Мне нужно выиграть две недели. Я хочу вторгнуться в сердце Германии, имея 300 000 солдат, до того, как кто-либо начнет об этом догадываться».
Император находится в остром цейтноте и предпринимает последнюю попытку решить две задачи одновременно — покорить Англию и разгромить сухопутные силы коалиции. Он шлет директивы Вильнёву:
«Я надеюсь, что вы достигли Бреста. Начинайте, не теряйте ни минуты и, объединив мои флоты, направляйтесь к проливу. Англия наша. Мы все готовы, все погружено. Появитесь здесь на двадцать четыре часа, и все будет закончено».
Император оповестил руководителя водевильной труппы о том, что актеры должны подготовиться к переезду через Ла-Манш и выступлениям на лондонской сцене. Были отчеканены памятные медали о десанте в Англию. Десятки тысяч бойцов ждали приказа, чтобы покинуть лагерь в Булони, ставший уютным городком с хорошо налаженным бытом, и, подобно своим предкам, жившим в одиннадцатом веке, пойти на завоевание Англии. Маршалы империи, генералы и министры, солдаты и моряки замерли в предчувствии перемен, масштаб и смысл которых никто не мог оценить.
Новый Вильгельм Завоеватель ждал известий от Вильнёва, который должен был наконец совершить свой подвиг! И что же он узнал? Вильнёв не направился в Брест! Вместо этого он взял курс на Кадис, якобы, пополнить запасы. Разве у него их нет? Да он просто струсил!
Это был конец великой фантасмагории воспламененного разума. Наполеон был потрясен и разгневан:
«Сколь малой стала бы Англия, если бы Франция имела двух или трех адмиралов, желающих драться насмерть!.. Адмирал Вильнёв превзошел все границы! Это немыслимо! Пошлите мне рапорт обо всей экспедиции. Вильнёв — низкий плут, который должен быть с позором уволен. У него нет ни планов, ни смелости, он бы всем пожертвовал ради того, чтобы спасти свою шкуру!»
Так решилась судьба Англии и всей Европы. Высадки не будет. Император развернулся на сто восемьдесят градусов и с роковой целеустремленностью начал давать приказы о начале кампании против армий третьей коалиции.
«БОГ И МОЯ СТРАНА»
Нельсон нашел утешение в объятиях Эммы Хэмилтон, которую он не видел два года. Гувернантка их дочери Горации сказала о вернувшемся с войны адмирале: «Слава Богу, он в безопасности, и с ним все хорошо. Меня прошиб холодный пот, когда я услышала, что он вернулся».
В Портсмуте, а позднее на Пикадилли его приветствовали восторженные толпы. Он был участником событий, равных которым не было в мировой истории, и стал величайшим героем своей страны.
Однако он понимал, что его бросок в Вест-Индию, который не привел к уничтожению объединенного флота, может быть осужден руководством Адмиралтейства. Он оставил Средиземноморье без приказов начальства и не добился успеха.
Нельсон сказал Эмме, что нужно готовиться к худшему. Эмма была оптимисткой, верила в лучшее и в данном случае оказалась права.
Она собрала в Мертоне родню и друзей. В январе 1806 года Горации должно было исполниться пять лет. Она была одета как юная леди, изучала французский и итальянский языки и скакала верхом на деревянной лошадке.
Когда Нельсон и Эмма крестили ее в аббатстве Баг, то сказали, что она дочь другого моряка, и они заботятся о ней. Ей придумали имя Горация Томпсон. Сразу после рождения ребенок был отдан на попечение миссис Гибсон, которая жила в Лондоне.
Девочка начинала понимать, что происходит вокруг нее. Позднее она справедливо обвинит Эмму в том, что та пропила деньги, оставленные Нельсоном на хранение.
Эмма была сорокалетней цветущей дамой, которая в отсутствие Нельсона продолжала вести активную светскую жизнь. Она пыталась вызвать у Нельсона ревность, говоря ему о том, что многие местные дворяне ухаживали за ней и даже предлагали ей замужество. Лорд Минто отметил ее обычное жеманство.
В 10 часов утра 21 августа Нельсон предстал перед Бархэмом — первым лордом Адмиралтейства. Адмирал нервничал, ожидая возможных наказаний. Встреча была короткой и формальной. Они договорились встретиться позже в тот же день, но санкций не последовало.
Нельсон должен был уладить важные личные дела — встретиться с агентами, обсудить вопрос о «призовых деньгах» (о его доле в доходах от продажи имущества захваченных у врага кораблей), а также наследство Горации. Как адмирал, он получал жалованье в размере трех тысяч фунтов стерлингов в год, и этого было недостаточно для содержания имения в Мертоне, покрытия значительных расходов Эммы, обеспечения содержания Горации и выплаты «алиментов» Фанни. Нельсон поддерживал иллюзию, что Горация была сиротой, а они с Эммой стали ее приемными родителями.
Фанни Нельсон в том году болела, и есть свидетельства того, что Эмма весьма рассчитывала на скорую смерть законной супруги лорда Нельсона. В то же время, судя по письмам Фанни Александру Дависону, другу и агенту Нельсона, она продолжала искренне любить мужа и преклоняться перед ним.
