Принц Коноэ, который только что перенес очередную перетряску кабинета, сознавал, что добиться урегулирования с США в подобной ситуации практически невозможно. Однако именно нейтральная позиция Америки требовалась для дальнейшего успешного осуществления политики Империи. В столь нетривиальных условиях премьер идет на беспрецедентный шаг. Он просит у императора разрешения на проведение японо-американской встречи на высшем уровне. Хирохито, по всей видимости, к тому моменту уже решился на войну, однако понимал — чем дольше Вашингтон не будет прибегать к активным действиям, тем сильнее будет позиция Японии. Коноэ получил соизволение. 7 августа новый министр иностранных дел Т. Тоеда направил в Вашингтон предложение об организации встречи премьера Коноэ и президента Рузвельта.
8 августа Хэлл вручил Номура американские предложения. Рузвельт в принципе не был против саммита, однако заранее обрисовывал условия, на которых США пойдут на подписание договора. Японии предлагалось вывести войска из Индокитая. В обмен президент обещал соглашение о «нейтрализации» Индокитая, подписанное всеми заинтересованными сторонами (США, Великобритания, Индонезия, Чан-Кайши), подобное соглашение предлагалось заключить и в отношении Таиланда. Таким образом, США выставляли контрпредложения, в которых не было и намека на обязательства возобновить нормальные торгово-экономические отношения, но в то же время требовали отказа от завоеванного. Обе стороны обменялись «ударами», позиции не изменились ни на йоту. Смысл встречи на высшем уровне попросту отсутствовал.
В последний месяц лета четко оформился вектор поведения Вашингтона в отношении Токио. Теперь основной целью американской дипломатии стало не допустить критического усиления противника на возможном театре военных действий. Данный курс требовал проведения скоординированной с Великобританией политики. 9 августа Хэлл дал понять британскому послу новую позицию администрации. 14 августа 1941 г. прошла так называемая Атлантическая конференция — встреча президента Рузвельта и английского премьера У. Черчилля. Во время переговоров обе стороны касались японской проблематики, при этом Черчилль уверил, что в случае разрыва американо-японских переговоров Великобритания выступит на стороне США. Он всячески стремился показать свою лояльность. Цель у британского премьера была одна — «не мытьем, так катаньем» втянуть Соединенные Штаты во Вторую мировую войну.
Рузвельт, в свою очередь, продемонстрировал стремление к тесной кооперации с Лондоном. Он познакомил Черчилля с секретными документами, теперь британский премьер был в курсе американо-японских переговоров. Последние предложения Японии показались ему неприемлемыми. Позиция Черчилля была понятна — для него урегулирование между Токио и Вашингтоном было кошмаром, сравнимым только с разгромом СССР или очередным пактом a-la «Молотов—Риббентроп». Тихоокеанское урегулирование означало критическое ослабление позиций Британской империи при возможном дальнейшем продвижении японцев на юг. К счастью для англичан, мнение Рузвельта было тождественным. Но президент почему-то тянул, он считал, «что нужно вступить в переговоры по поводу этих неприемлемых условий и, таким образом, добиться отсрочки примерно на 30 дней». Президент считал, что за этот срок англичане успеют улучшить свои позиции в районе Сингапура. Он также заявил, что потребует от японского правительства прекратить экспансию на время переговоров и вывести войска из Индокитая и Таиланда. Прямо скажем, странные требования планировал выдвинуть американский президент. Приостановить агрессию и вывести войска — сама постановка вопроса предполагала невозможность его реализации. Чем была мотивирована эта месячная отсрочка, которой желал Рузвельт? Вопрос, несомненно, сложный. Однако по некоторым косвенным данным можно предположить ответ. Президент стремился узнать, на что способен Советский Союз. Если это боеспособная сила, способная сдержать Гитлера, то США могут вступать в войну. У Америки хватит времени, чтобы развернуть свои силы. Кроме того, к концу сентября будет совершенно ясно, как далеко сможет продвинуться вермахт до зимы 1941 г.
Черчилль попытался предостеречь американского президента от неверных действий. «Японцы обманут...» — заверял премьер-министр. Но Рузвельт успокоил: в ноте, направленной японскому МИД, будет содержаться недвусмысленное предостережение: «Любое дальнейшее продвижение Японии в юго-западной части Тихого океана вызовет ситуацию, при которой правительство Соединенных Штатов вынуждено предпринять ответные меры, даже если это может привести к войне между Соединенными Штатами и Японией»
[429].
Атлантическая конференция или «Арджентия» (по месту проведения) была не только политическим саммитом. Не менее важным ее результатом стали совещания руководителей армий и военно-морских флотов сторон. Оба государства теперь обменивались не только заверениями в дружбе и общности политических целей. Они вырабатывали единую военную стратегию. Пожалуй, важнейшим результатом конференции стала не столько публикация «Атлантической хартии» 14 августа, в которой были изложены цели сторон в войне, сколько согласованная жесткая позиция Вашингтона и Лондона, занятая в отношении Токио. Прямое указание на возможность военного противостояния Японии — заявление столь смелое, что большинство американских дипломатов и помыслить о нем не могли.
Из вышеизложенного видно, что в начале августа президент США уже не видел возможности дипломатического решения американо-японских противоречий. Пока он лишь стремился оттянуть неизбежный конфликт, оттянуть на непродолжительный срок в один, возможно, два месяца, оттянуть, чтобы окончательно удостовериться, что ситуация складывается в пользу Соединенных Штатов. Рузвельт был готов к войне и видел, что более подходящего момента для вступления в нее, возможно, уже никогда не представится. Требовалось только выяснить прочность советско-германского фронта: при его удовлетворительном состоянии следовало бросить американскую гирю на чашу весов. Дальнейшее промедление теперь грозило чрезвычайным усилением противника, чего допускать не следовало. Кроме того, президент теперь мог быть воинственным. Общественное мнение в стране кардинально изменилось. Уже в мае
1940 г. 50% американцев считали, что США неизбежно будут воевать, в декабре 1940 г. этот показатель составил 59%, в апреле 1941 г. — 82%,
[430] т.е. президент мог объявить войну, не опасаясь импичмента.
Белый дом знал, что может тянуть время. Из Токио в Вашингтон послу летели телеграммы следующего содержания: «...если переговоры... с государственным секретарем Хэллом не завершатся успехом, Япония будет обречена на изоляцию»
[431]. Уже 16 августа, через два дня после окончания американо-английских переговоров на высшем уровне, Номура докладывал в МИД, что «не удастся достичь соглашения с США». В ответ японский посол получил рекомендации: «Мы хотим, чтобы Вы пока не давали правительству США понять, что переговоры прекращаются»
[432]. Номура приложил все усилия для того, чтобы выполнить распоряжения, однако он и не предполагал, что Рузвельт так же, как и он, читает всю дипломатическую переписку. Маневр японской дипломатии попросту не мог ввести президента в заблуждение относительно намерений своих контрпартнеров.
