Как видим, особых изменений по сравнению с периодом Второй мировой войны в области тактики и стратегии не произошло. По-прежнему основными способами действий вооруженных сил считались оперативный прорыв, рассечение и дробление фронта противника с последующим окружением и уничтожением окруженных группировок. Наиболее эффективным способом разгрома противника советская военная стратегия считала окружение, которое планировалось осуществлять мощными ударами по сходящимся направлениям, стараясь прижать войска противника к естественным преградам и блокируя с воздуха и моря.
Полный разгром противника на ТВД должен был стать результатом нескольких стратегических наступательных операций, связанных общей целью и единым замыслом, с привлечением больших сил. Не случайно поэтому уже в 1948 году на Украине было проведено широкомасштабное стратегическое учение, в котором участвовали войска четырех военных округов (Прикарпатского, Одесского, Киевского и Таврического). Фронт наступления составил 1200 км, а глубина 750 км. Впечатлял и состав наступательной группировки: около 100 дивизий, до 8 тысяч танков, более 20 тысяч артиллерийских орудий при поддержке почти шести тысяч боевых самолетов.
Через два года подобные учения были проведены в Белоруссии. На всех этих учениях для прорыва обороны противника создавались мощные ударные группировки, обеспечивающие на решающих направлениях превосходство в силах и средствах над противником. Однако мало кто задумывался над простым вопросом: а что будет с войсками, сосредоточенными возле участков прорыва, если противник нанесет по ним удар с использованием ядерного оружия? Игнорирование разрушительной мощи ядерного оружия могло сыграть злую шутку в случае широкомасштабного вооруженного конфликта.
Отрабатывая на многочисленных учениях наступательные действия войск, советские генералы и маршалы по старой традиции игнорировали оборону:
«Стратегической обороне не уделяли должного внимания. Она признавалась только как временный вид стратегических действий. Предполагалось, что она может быть организована под давлением обстоятельств и проводиться в форме стратегических оборонительных операций нескольких фронтов, тесно взаимодействующих с дальней авиацией, Войсками ПВО, а на приморских направлениях — силами флота.
Как и в минувшую войну, основная цель такого вида стратегических действий заключалась в том, чтобы отразить, затормозить, а в лучшем случае остановить наступление противника, обескровить его ударные группировки, выиграть время для создания благоприятных условий с целью последующего перехода в наступление. Представлялось возможным вести оборону и для закрепления захваченных у противника важных районов или рубежей, а также для прикрытия приграничных районов страны либо отдельных направлений.
В то же время послевоенная теория настойчиво подчеркивала, что обороной как видом военных действий в стратегическом масштабе достигаются лишь ограниченные цели, поэтому ее применение может носить исключительно временный характер. Считалось разумным прибегать к стратегической обороне в тех условиях, когда в сложившейся обстановке наступление окажется невозможным или нецелесообразным, либо потребуется обеспечить наступление на других, более перспективных направлениях театра военных действий»
[2].
Подобная стратегия не нуждалась в ракетном оружии дальнего действия, поэтому работы над ним не попали в число приоритетов советской военно-технической политики. Предпочтение долгое время по-прежнему отдавалось танкам и тактической авиации.
Глава 3. Немецкий след
В годы Второй мировой войны единственным образцом ракетного оружия, состоявшим на вооружении Красной Армии были знаменитые «Катюши» — реактивные системы залпового огня БМ-13 и их последующие модификации. Созданные накануне войны на базе авиационных неуправляемых ракет РС-82, они стали одним из главных символов Победы. Хотя эффект от их боевого применения был больше психологическим, других ракет в советском арсенале не имелось.
Маршал артиллерии Н.Д. Яковлев (1898–1972) так оценивал «Катюши»:
«Конечно, по площадям они действовали прекрасно: снаряд мощный, тяжелый… Но ведь безусловного поражения важных целей „катюша“ в отличие от ствольных систем не гарантировала. Поэтому при планировании операций мы тщательно считали выделяемые пушки и гаубицы, а „катюши“ вообще не учитывали. То есть как бы и не было их…»
[3].
В предвоенные годы основное внимание в сфере военного строительства уделялось танкам и самолетам, что имело печальные последствия для всех, имевших отношение к ракетным разработкам: в 1937–1938 гг. большинство из них оказалось на тюремных нарах, а РНИИ — Реактивный научно-исследовательский институт — фактически был разгромлен. Угодил в лагерь и Сергей Павлович Королев (1907–1966), жизнь которому спас авиаконструктор А.Н. Туполев (в то время тоже «зэк»), забрав к себе в «шарашку», работавшую в системе НКВД.
Вспомнить о ракетах Сталина заставили только сообщения разведки о работах над «Чудо-оружием» в Третьем Рейхе. Уже в 1944 году специальная группа работала на территории Польши, собирая на немецких полигонах уцелевшие детали ракет и оборудования. Советские инженеры, как палеонтологи, пытались по отдельным фрагментам восстановить конструкцию немецких ракет.
Первое же знакомство с «ракетным металлоломом» противника вызвало у них шок. На страницах газеты «Известия» соратник Королева, конструктор систем автоматического управления ракетами Б. Черток вспоминал:
«Все собранные находки были привезены к нам в НИИ-1, сложены в актовом зале института и…строго засекречены от сотрудников. Несколько дней в этот „выставочный зал“ имели доступ только начальник института Федоров, его заместитель по науке Болховитинов и высокое приезжее начальство.
Наконец здравый смысл восторжествовал — стали пускать и инженеров. И вот вхожу я в этот зал. За несколько часов до меня туда пустили нашего двигателиста Алексея Михайловича Исаева — одного из будущих светил нашей ракетной техники. Вижу, из сопла ракетного двигателя торчат нижняя часть его туловища и ноги, а голова где-то внутри. Он осматривает „начинку“ с помощью фонарика. Рядом на стуле сидит В.Ф. Болховитинов в глубоком раздумье.
Я подхожу к нему и задаю наивный вопрос:
— Что это такое?
— Это то, чего не может быть.
Понимаете, один из талантливейших наших авиаконструкторов просто не верил, что в условиях войны можно создать такой огромный и мощный ракетный двигатель. Мы ведь тогда для экспериментальных ракетных самолетов имели жидкостные двигатели с тягой в сотни килограммов. Полторы тонны — было пределом мечтаний.
А здесь мы быстро подсчитали, исходя из размеров сопла, получалось, что у двигателя тяга как минимум 20 тонн. Что же за „снаряд“ он поднимает?! Подсчитали — оказалось, что если стартует вертикально, то примерно 12–14 тонн. Нас потрясло, что нет никакой азотной кислоты и керосина — традиционного для нас топлива. Компонентами топлива у немцев были настоящий этиловый спирт и жидкий кислород. Это открытие было шоковым».
