Одеяло во время этой борьбы упало на пол, и он наконец увидел воочию все то, что представлялось ему в мечтах: голое непокорное тело, бессильно извивающееся в его объятиях… Почему она не кричит? Самое время закричать, позвать на помощь. Но она не издала ни звука, после того единственного категорического «нет». И теперь лишь молча, яростно, изо всех сил сопротивлялась.
Он понимал, что насилует ее, но это лишь доставляло ему дополнительное наслаждение.
Стиснув зубы, Илен в конце концов прекратила бессмысленное сопротивление, но ни одним движением, ни одним жестом не ответила на его ласки.
В этом было что-то оскорбительное, неестественное, странное, но он уже утратил способность к самоконтролю и анализу. Его мозг заслонил багровый туман страсти. Он овладел ею грубо, совершенно не обращая внимания на то, что чувствует жертва. И когда, наконец, покончил с этим, когда отпустил ее посиневшие от его стальной хватки руки и, повернувшись спиной к растерзанной постели, пошел к себе, одна лишь единственная фраза нагнала его на пороге кухни:
— Надеюсь, теперь мы в расчете?
Эта фраза ударила его, как пощечина. Но, пошатнувшись, он даже не обернулся. Не потому, что она была не права, а потому, что только что открыл для себя темные инстинкты, дремавшие в нем до сих пор, о которых даже не подозревал.
Не только нечеловеческую силу и трезвый, не по годам, ум почерпнул он на дне экспериментального бака в федеральном генетическом центре — не бывает абсолютно счастливых находок.
Оставшись один, плотно прикрыв за собой дверь, он уселся на табуретку, обхватил колени руками и, прижавшись к ним подбородком, сидел так, наверное, целый час, думая о той темной силе, которая зрела внутри его все эти годы и теперь вдруг выплеснулась наружу.
Он ни в чем не раскаивался, ни в чем себя не упрекал. Беспокоило его совсем не то, что, воспользовавшись открытой дверью, он вошел к ней в комнату, а та буря темных чувств и желание насилия, которые породила в нем, в сущности, первая близость с женщиной.
И одна-единственная мысль, как рефрен, стучала в его мозгу: а не было ли для отправки Таннов в закрытую, изолированную от Земли колонию особой причины, которую тщательно скрывали от общества? Что если противники расы сверхлюдей не так уж не правы, и Танны действительно несли в себе настоящую, не выдуманную, опасность для Земной Федерации?
Что если у него не хватит сил бороться с тем, что сегодня лишь на секунду выглянуло наружу из его внутреннего «я»? Какие еще сюрпризы преподнесет ему собственная психика?
И много позже, перебравшись в свою скромную постель, он долго еще думал об этом, лишь под утро забывшись тяжелым, беспокойным сном.
Его разбудил стук в наружную дверь. В ту самую, что вела из кухни в общий коридор.
Он совсем было собрался встать и открыть ее, желая выяснить причину столь ранней побудки, но вовремя вспомнил, что находится не дома и своим неожиданным появлением перед посторонними может не только скомпрометировать девушку, но и дождаться звонка в полицию.
Он едва успел натянуть штаны и застегнуть рубашку, как на кухне появилась причесанная и одетая Илен — она выглядела так, словно вообще не ложилась. Лишь припухшие веки да несколько темных пятен на кистях рук напоминали о бурно прошедшей ночи.
— Это, наверно, соседка. Выйди, пожалуйста.
Вновь ему пришлось очутиться у нее в комнате, где, впрочем, уже ничто не напоминало о ночной схватке. Разве что из-под шкафа выглядывал незамеченный ею лоскут сорочки.
Олег задвинул его поглубже носком ботинка, испытывая странную смесь раскаяния и торжества — словно этот кусочек материи свидетельствовал о его победе. Но он знал, что все обстояло иначе.
Минут через пять, когда голоса затихли и закрылась входная дверь, он осторожно заглянул на кухню.
Соседки уже не было. Илен набирала заказ на пульте автоматической доставки продуктов. Олег чувствовал себя неловко и не знал, как себя вести дальше. Хотелось незаметно уйти, но следовало дождаться более позднего часа, когда он сможет смешаться с толпой людей, спешащих на работу.
Он все еще опасался, что вчерашняя драка не пройдет бесследно, люди Костистого могли поджидать его на улице.
Но настоящая сложность заключалась в том, что ему предстояло, возможно еще в течение целого часа, как ни в чем не бывало общаться с женщиной, которую он изнасиловал прошедшей ночью.
В конце концов, стоя на пороге комнаты и не видя ее глаз, ему удалось выдавить из себя нечленораздельное извинение.
Она даже не обернулась, лишь произнесла, ни на секунду не отрываясь от своего занятия:
— Вчера мне показалось, что ты не такой, как все, да только все мужики одинаковые.
Он почувствовал, как в нем нарастает протест. В конце концов, извинившись, он сделал первый шаг к примирению, но она его отвергла. В том, что он оказался в ее комнате, была не только его вина.
— Это ведь не я открыл дверь. Любой на моем месте воспринял бы это как приглашение. Она резко обернулась.
— Дверь? Какая дверь?
— Вот эта самая, возле которой я стою!
— Ты хочешь сказать, что ночью она была открыта?
— Вот именно! И не делай, пожалуйста, вид, что ты ничего об этом не знаешь!
Не обращая внимания на его слова, она подошла к двери и внимательно осмотрела автоматический электронный замок.
— Я думала, ты его сломал…
— Ты бы это услышала.
— Да, конечно… Кажется, теперь я начинаю понимать…
На ее лице отразился неподдельный страх, она побледнела и, прикусив нижнюю губу, молчала, наверное с минуту.
— Тебе лучше не ездить в федеральную школу. Лучше, если ты вообще сегодня же уедешь из столицы.
— Какое отношение имеет дверь твоей комнаты к моему поступлению в школу колонистов?
— Не знаю. Может быть, никакого…
Ему начинала надоедать вся эта история, вся эта комедия с открытой дверью, таинственные недомолвки, ночная драка и тому подобное.
Сейчас он думал лишь о том, что, как только сдаст заявление, со всей этой историей будет покончено раз и навсегда. Допущенным к экзаменам абитуриентам предоставляется общежитие.
Вот только он не знал тогда, что подобные истории никогда не заканчиваются, оставляют след или шрам, тянущийся через всю жизнь.
Глава 4
Зал приемной комиссии колониального управления выглядел величественно. Во всяком случае Олегу, не привыкшему к столичным масштабам, он показался огромным.
Абитуриенты, разбитые на группы по шесть человек, ожидали начала собеседования, сидя на длинной скамейке вдоль стены первой аудитории. Каждая группа имела своего управляющего. Группой Олега руководил молодой человек лет двадцати, скорее всего студент начальных курсов, мобилизованный комиссией по случаю приемных экзаменов. Он выглядел чрезвычайно важным и недоступным для простых смертных.
