Судя по карте, за колодцем нейтральная полоса кончалась и начиналась территория, захваченная немцами. Старший сержант и лесник присели отдохнуть и попить чистейшей воды, выходящей на поверхность из карстовых глубин крымских гор. Сухой паек, выданный на ротной кухне, состоял из краюхи ржаного хлеба и двух полосок розоватого сала, обсыпанных солью и размолотым черным перцем. Тем и удовольствовались. Вартанов увлеченно продолжал рассказывать снайперу про лес, который он знал лучше всего на свете.
Сидели они на стволе старого клена, вероятно, поваленном взрывной волной, и Анастас вспомнил древние славянские сказания о нем. Это будто бы такое дерево, в которое превращен («заклят») человек. Потому клен нельзя использовать на дрова, нельзя делать из него гробы, нельзя листья клена, или «явора», подкладывать под хлеб в печи. Обращение человека в явор может произойти после его смерти, и матери часто причитают над умершим сыном: «Ах ты, мой сыночек, мой же ты яворочек!» Церковь признает чудодейственную силу клена: на Троицу, в день Божьего Тела, ветками клена надо украшать ворота и дома.
Налетел порыв ветра, и тихий голос егеря растаял среди перестука голых веток. Людмила оглянулась. Как тут не поверить, что они, деревья, подобно людям, растут, живут, имеют лица, различаются по характерам и оттого спутать их между собой невозможно. Только она пока остается человеком степи и ничего здесь особенного не чувствует…
К хутору Мекензия егерь вывел ее с северо-западной стороны, когда солнце уже поднялось. Взобравшись на дерево, Павличенко в бинокль наблюдала картины мирной жизни тыла германской Одиннадцатой армии. По дороге между хутором и деревней Залинкои размеренно двигались немецкий транспорт и люди в куртках и шинелях мышиного цвета. Около дома лесника стояло два колесно-гусеничных бронетранспортера «Sd Kfz. 250», мотоцикл «Zundap KS750», который при мощности мотора в 28 лошадиных сил мог перевозить легкие орудия, три мотоцикла «BMW R12» с пулеметами, установленными на их колясках, большой грузовик, крытый брезентом. У шлагбаума дежурили два человека с повязками полицаев на рукавах. Это были крымские татары, коварные предатели советской власти.
Около двенадцати часов дня появилась полевая кухня, и соблазнительный запах мясного картофельного супа донесся до разведчиков. К кухне с котелками собралось человек пятьдесят солдат. Получив свои порции, они разошлись далеко не сразу, переговаривались между собой, курили, ждали раздачи кофе. Нижним чинам немецкой армии полагался не настоящий кофе, а суррогатный, и запах у него был совсем не такой приятный.
После обеда из дома вышел высокий, стройный голубоглазый офицер, одетый в китель с витыми серебряными погонами. Людмила уже немного разбиралась во вражеской униформе и определила, что это майор артиллерии, награжденный орденом «Рыцарский крест», а также серебряным «Штурмовым знаком». Дверь дома, откуда он появился, отстояла от дерева, где расположилась Павличенко, примерно на 150–160 метров и точно напротив него, то есть со стороны немецкого тыла. Она отметила это в своих записях. Жить майору оставалось недолго.
Не подозревая об опасности, фашист закурил сигару и вместе с ординарцем, который держал в руках какую-то папку с бумагами, сел в легковую машину «Опель-капитан». Подпрыгивая на ухабах, машина поехала по дороге, но не в деревню Залинкой, а к селению Черкез-Кермен. Там, согласно донесениям нашей разведки, была штаб-квартира 11-й армии и жил ее командующий генерал-полковник Эрих фон Манштейн. Наверное, майор торопился на совещание к генералу…
Прямоугольный лист бумаги, прикрепленный к плоской полевой сумке, постепенно заполнялся разными знаками. Людмила рисовала для себя «Карточку огня». В виде квадрата она изобразила дом лесника, в виде треугольников — скотный двор и сараи, извилистой линией — проселочную дорогу, двумя черточками — шлагбаум на ней. Расстояния тоже указывала, хотя и условно, на глаз. В центре композиции очутился весьма заметный ориентир — беловатая, испещренная впадинами и трещинами слоистая глыба. Так выходят на поверхность породы известняка, что нередко бывает на западных крымских возвышенностях, относящихся к геологическому типу «куэста». Кроме этой особенности Людмила обратила внимание на ветер. Кроны деревьев сильно качались, над дорогой крутилась белая пыль.
Спустившись с дерева вниз, Павличенко показала свое произведение Вартанову. Он удивился дотошности старшего сержанта и сообщил ей истинное расстояние от ворот своей усадьбы до известкового камня — 43 метра. Люда искренне поблагодарила старого егеря. Таковая деталь помогала указать на «Карточке огня» дистанции между объектами более точно, что обеспечивало лучшее прицеливание. Она также спросила лесника про ветер и услышала в ответ рассказ о том, что в ноябре здесь часто властвуют штормовые холодные ветра с севера и северо-востока. Старая снайперская присказка напоминала про это: «Ружье стреляет, ветер пули носит!»
К операции за линией фронта готовились серьезно, но недолго, так как сведения могли устареть.
Все дистанции на хуторе, с какой стороны леса к нему ни подойди, укладывались в 150–180 метров. Зато ветер мог приготовить неприятный сюрприз. Баллистические таблицы, которые Павличенко заучивала наизусть в киевской Снайперской школе ОСОАВИАХИМа, помогали быстро рассчитывать поправки при разной силе ветра, соответственно вызывающей разные отклонения пули от плоскости стрельбы. Определить силу ветра и рассчитать поправку могла только сама Людмила. Значительная часть бойцов ее взвода до сей высшей стрелковой математики не доходила. Очень велики были потери во время первого немецкого штурма Севастополя. В строй вставали солдаты из маршевых рот, прибывающих на кораблях из Новороссийска. Им старший сержант успевала объяснять лишь самые простые приемы.
Между тем во время вылазки будет дорога каждая пуля. Она должна поразить цель, и получалось, что ответственность за правильную ее траекторию ложится на командира. Помощник начальника штаба 54-го полка по разведке капитан Безродный спрашивал, понимает ли это товарищ Павличенко, сумеет ли управлять огнем всей группы при возникновении сложной ситуации в бою.
— Сумею, товарищ капитан, — твердо ответила она.
Из своего взвода Людмила взяла в группу Федора Седых, жителя Сибири, человека богатырского сложения, неспешного, обстоятельного. Он был из бойцов того, первого ее отделения, которое она обучала еще перед отъездом из Одессы. За храбрость и отличную стрельбу Павличенко представляла его к воинскому званию «ефрейтор», затем — «младший сержант». Седых имел тот самый особый «глазомер», поскольку с детства ходил с отцом на охоту. Правда, в баллистических таблицах разбирался он с трудом, больше действовал по наитию. По выбору младшего сержанта она назначила еще двух стрелков, ибо боевое товарищество — хорошее подспорье в рейде через нейтральную полосу.
Капитан Безродный дал ей двух опытных солдат из взвода пешей разведки. Эти крепкие ребята знали правила рукопашного боя, стреляли из всех видов ручного оружия, не раз ходили к фашистам в тыл за «языками». На сей раз вооружились они новенькими автоматами «ППШ-41». Был у них и пулемет Дегтярева с тремя запасными дисками.
