Павличенко участвовала не только в рейдах по тылам врага.
Хорошо изучив крымский лес, она начала собственную, индивидуальную охоту на солдат и офицеров противника. Для этой ювелирной работы совершенно не подходила «СВТ-40». Главное ее преимущество — автоматика и магазин с десятью патронами — здесь оставалось без применения. Бывало, за весь день старший сержант делала два-три выстрела и патроны для них сберегала в кармане гимнастерки, под ватником, чтобы порох сохранял нужную температуру. Громкий же звук самозарядной винтовки Токарева и яркая дульная вспышка при выстреле сильно демаскировали снайпера, и за это Люда однажды чуть было не заплатила жизнью, еле-еле успев откатиться к запасному окопу. С тех пор подарок генерал-майора Петрова, бережно завернутый в холстину, хранился в блиндаже, а старушка-«трехлинейка» с отогнутой вниз рукоятью затвора и с длинным прицелом «ПЕ» заработала снова и била в цель ничуть не хуже, чем раньше.
Добыча попадалась разная.
От убитых врагов она приносила и сдавала капитану Безродному солдатские книжки, письма, фотографии и, конечно, оружие. То карабин «Zf Kar98k» с отличным оптическим прибором, изготовленным фирмой Карла Цейсса, но это редко, поскольку немцы под Севастополем в ноябре — декабре 1941 года снайперов имели мало. То стандартную винтовку вермахта, произведенную на заводах фирмы «Маузер-Верке», которой был вооружен связист, тянувший телефонный провод от одного командного пункта к другому. То пистолет-пулемет «MP-40», принадлежавший мотоциклисту-ординарцу, легкомысленно остановившемуся возле кустов, чтобы полакомиться спелыми плодами кизила.
Оккупанты стали вести тщательное и постоянное наблюдение за нейтральной полосой. От их внимания ничто не ускользало, а уж одиночный выстрел из винтовки, раздавшийся в утренней тишине, — тем более. Они сразу открывали огонь из пулеметов и минометов, причем часто лупили наугад и, как говорится, по площадям, не жалея ни патронов, ни мин. Таковое их действие Людмила иронически именовала «концертом». В нем солировали — конечно, в силу громкости звука и значительного количества разрывов — минометы «5sm le GrWr.36», имевшиеся в каждом взводе германской пехоты. Они выбрасывали из коротких стволов, установленных на металлических поддонах, небольшие, весом в 910 граммов, мины, начиненные тротилом. Обычно, отлеживаясь в укрытии, старший сержант наблюдала, как оранжевым шаром вспыхивает эта мина при разрыве и как потом во все стороны летят ее мельчайшие осколки, громко щелкая по ветвям скованного холодом леса.
Если немецкое «музыкальное сопровождение» затягивалось и Люда находилась уже недалеко от советских позиций, то она просила помощи у наших пулеметчиков, привлекая их внимание свистом, криком: «Ребята, выручайте!» — или поднимая над головой малую пехотную лопатку. Пулеметчики начинали перестрелку с фашистами, и те забывали о снайпере, который ушел на свою сторону буквально у них под носом.
Между собой солдаты снайперского взвода обсуждали боевые удачи своего командира и делали самые неожиданные выводы. Болтали, будто Людмила Михайловна — заговоренная, и заговорила ее от смерти бабка-знахарка в селе под Одессой, спасенная снайпером от румын. Болтали, будто в лесу Люда осторожна и тиха, как рысь, и потому за ней ходит, ничуть ее не боясь, леший и своими руками-корягами притягивает к себе пули, летящие в ее сторону. Болтали, будто она может слышать через грунт все, что происходит вокруг на расстоянии полукилометра, и потому вовремя меняет огневые рубежи, всякий раз находя новый и наиболее безопасный.
Кое-что из этих и других им подобных выдумок являлось правдой. Например, в киевской Снайперской школе ОСОАВИАХИМа курсантов обучали разным приемам наблюдения за противником. Ведь известно, что через землю хорошо передаются звуки шагов, движения техники, сбрасывания грузов, шанцевых работ, стоит только воткнуть в грунт малую пехотную лопатку и прижать ухо к ее черенку. Еще лучше закопать в землю флягу, до половины наполненную водой. Если в ее горловину вставить резиновую трубку одним концом, то через другой, приближенный к уху, можно будет услышать многое из того, что делается вокруг вашего месторасположения.
Однако для того, чтобы распознать такие звуки, точнее — тени звуков, снайперу следует, образно говоря, «обратиться в слух», то есть забыть про все окружающее и сконцентрировать свое внимание до высочайшей степени. Не меньшей отреченности от собственного бытия требует пребывание и маскировка в лесу. Он поможет, он спрячет, он выдаст тебе врага. Однако ты сумей раствориться в его заповедном пространстве, стань безмолвным и неподвижным, словно бы древовидным существом. Этому учил Людмилу старый егерь Вартанов. Но он вырос в лесу. Она же, будучи коренной горожанкой, достигала подобного превращения бешеным усилием воли.
Никто, кроме солдат боевого охранения, не видел, как снайпер Павличенко уходит на охоту. Действительно, шагая мягко, размеренно, неслышно, точно дикая лесная кошка, она после полуночи подбиралась к нейтральной полосе и скрывалась среди деревьев. Были у нее там разведанные тропы с зарубками на стволах деревьев, и по ним она без помех перемещалась в темноте. Были и заранее подготовленные огневые позиции. Иногда они представляли собой неглубокие окопчики, приспособленные для стрельбы лежа и обязательно — с упора, поскольку многочасовое ожидание с тяжелой винтовкой выдержать невозможно. Иногда это были настоящие норы, прикрытие сверху ветками, обломками стволов, прошлогодними листьями, обрывками ткани.
Людмила укрывалась в лесу по-разному.
Она полюбила вечнозеленые заросли можжевельника и землю под ними, густо усыпанную хвоей. Лежать на ней удобно, и терпкий запах бодрит, не дает расслабиться. Постепенно привыкла она и к уродливому «держи-дереву», которое весьма неприхотливо и растет на каменистых склонах, упорно цепляясь за почву черными узловатыми корнями. Среди них, выступающих наружу, под вуалью из сероватых веток и веточек, под искривленными стволами устроить секретное лежбище несложно. Поваленный ветром, сгнивший от старости дуб скальный, тоже подходит для засады. Плющ диковинно оплетает его мощные ветви, и уже не поймешь, что ты видишь перед собой: то ли морды зверей, то ли камни, то ли обломки высохших деревьев. Сучком покажется неопытному наблюдателю и вороненый ствол ружья, просунутый между бугристых побегов…
Генерал-полковник Эрих фон Манштейн доложил фюреру, что 21 декабря 1941 года Севастополь будет взят и победоносные немецкие войска, оставив его в тылу, начнут наступление на Кавказ, к нефтяным промыслам, которые крайне необходимы Германии и ее союзникам в этой неоправданно затянувшейся кампании на Востоке.
Ураганный орудийный и минометный огонь по защитникам города фашисты открыли в 6 часов 10 минут утра 17 декабря. В артобстреле участвовали 645 пушек и гаубиц полевой артиллерии и 252 орудия противотанковой артиллерии. Кроме того, действовали 378 минометов разных калибров. Таким образом, на один километр фронта у фрицев приходилось 27 стволов, а у русских — только 9. На штурмовку советских позиций вылетело более двухсот бомбардировщиков и истребителей, а у наших имелось всего девяносто самолетов.
За гребнями Мекензиевых гор, поросших кудрявыми лесами, строились в боевые порядки три германские пехотные дивизии: 22-я, 24-я и 132-я. Они должны были ударить в стык между третьим и четвертым секторами севастопольской обороны, то есть на узком участке «хутор Мекензия — гора Азиз-Оба», чтобы прорваться через долину реки Бельбек, глубокий овраг у деревни Камышлы и железнодорожную станцию Мекензиевы горы к Северной стороне самой большой бухты Главной базы Черноморского флота. Если немцы выйдут на ее берега, то городу, полностью окруженному с суши, не устоять. Подвоз подкреплений, оружия, боеприпасов, продовольствия тогда прекратится.
