Здесь хотелось бы сказать несколько слов о бывшем старпоме В.К. Коновалове, который теперь стал командиром «Л-3». Владимир Константинович, точнее Кейфманович, родился 5 декабря 1911 года в селе Надежная Запорожской области в семье евреев-крестьян. После окончания Гражданской войны семья переехала в город Сталино, где отец Владимира устроился работать на мельницу. Нужда заставила будущего подводника после окончания 6 классов в возрасте 18 лет пойти работать учеником слесаря на завод «Древометалл». Вечером он учился на рабфаке. В мае 1932-го Сталинский горком комсомола направил Коновалова поступать в Военно-морское училище имени М.В. Фрунзе, которое он окончил в июне 1936 года. После окончания он недолго служил штурманом на черноморской «М-51», затем на протяжении двух лет ему пришлось осваивать ту же специальность в морской авиации. Лишь с большим трудом Коновалову удалось вновь переквалифицироваться в подводники, став штурманом, а затем и помощником на «Д-4». Оттуда Владимира направили на учебу в Учебный отряд подводного плавания, а после его окончания в ноябре 1940 года — на «Фрунзевец». По итогам кампании 1941 года «прекрасный командир и педагог» Грищенко аттестовал своего старпома следующим образом: «Деловые качества хорошие. Тактически грамотен в простой обстановке, но много из себя мнит. Иногда пытается вступить в пререкания. За последнее время заметно выправился, до этого был мало тактичен, как с командиром, так и особенно с комиссаром лодки. С личным составом первое время (в начале войны) был груб вплоть до угрозы оружием, после неоднократных пресечений как командиром так и комиссаром резко изменился в лучшую сторону. Сейчас работает с желанием, а до этого хотел уйти в авиацию, если ему не дадут лодку. Дисциплинирован, инициативен, политически развит хорошо. Предан партии Ленина-Сталина. Морально устойчив. Решителен и смел. Сообразителен и находчив, в простой обстановке ориентируется правильно. Море и морскую службу любит. Над собой работает, но недостаточно. Чувство долга и ответственности за порученное дело развито и способен пренебречь личными выгодами и удобствами для пользы службы, хотя раньше больше думал о своей семье (до войны). Работоспособен и вынослив. Состояние здоровья хорошее. Морские качества хорошие. По своей подготовке может [быть] назначен командиром подводной лодки, но сейчас желательно пока оставить на этой должности до конца войны». Характеристика за 1942 год оказалась лучше, и командование сочло возможным выдвинуть Коновалова на должность командира.
Вечером 1 октября 1944 года «Л-3» вышла из Кронштадта и, двигаясь финским шхерным фарватером, к вечеру 5-го достигла района острова Уте. Оттуда ей предстояло выйти в боевой поход в хорошо знакомый по кампании 1942-го район западнее острова Борнхольм. Переход был совершен скрытно, и утром 9-го субмарина прибыла на позицию. В течение двух дней Коновалов проводил разведку на себя, после чего выставил мины в 12 милях северо-восточнее мыса Аркона, далеко в стороне от фарватера Засниц — Треллеборг, который следовало заминировать согласно приказу. Впоследствии в штабе БПЛ раскритиковали эту постановку, а комбриг С.Б. Верховский назвал ее «явно неудовлетворительной». С формальной точки зрения так оно и было, но, как говорится, не было бы счастья, да несчастью помогло — мины оказались выставлены на полигоне боевой подготовки надводных кораблей кригсмарине. Подобные полигоны располагались за пределами 40-метровой изобаты, за счет чего корабли избегали риска подрыва на донных неконтактных минах, выставляемых британской авиацией. Угроза же со стороны советских подлодок хотя и признавалась, но считалась незначительно. В связи с этим противник не осуществлял контрольного траления в пределах этой акватории. Поскольку курсы вражеских отрядов в пределах полигона располагались случайно, прошло больше месяца, прежде чем мины дали о себе знать. Вечером 14 ноября на банке подорвалось и получило тяжелые повреждения учебное парусное судно «Альберт Лео Шлагетер». После подрыва германское командование посчитало, что оно торпедировано подводной лодкой или подорвалось на плавающей мине, и хотя на всякий случай закрыло прилегающий район для плавания, тралением его не проверило, очевидно, из-за отсутствия свободных тральщиков. Спустя несколько дней район был вновь открыт. Утром 20 ноября поблизости от места подрыва «Шлагетера» взрыв прогремел под новейшим миноносцем «Т34». Мощная взрывная волна оторвала кормовую оконечность, корабль лег на левый борт и перевернулся. Далее последовал взрыв котлов, вслед за чем миноносец затонул за 6 с половиной минут с 55 членами экипажа на борту. Кроме того, погибло 2 офицера и 22 матроса артиллерийской школы. Только после этого немецкое командование окончательно пришло к выводу, что район заминирован якорными минами — взрывы донных в точке с глубиной моря более 40 метров не могли нанести таких повреждений. Впрочем, четырехдневный поиск, предпринятый тремя «раумботами», ничего не дал — очевидно, прошедший 21–22 ноября сильный шторм сорвал последние мины с якорей.
Увы, на этом успехи похода закончились. Большей частью это произошло по вине самого командира, который действовал очень робко, явно опасаясь возможного обнаружения и атаки корабля противником. С этой целью он ушел в северную часть позиции, к шведскому берегу, где в ночь на 15-е атаковал из надводного положения одиночное судно. Хотя выстрел был произведен с дистанции всего 2–2,5 кб и личный состав верхней вахты наблюдал взрыв, попадания достигнуто не было, а сама атака осталась не замечена противником. Наиболее вероятным объяснением является самопроизвольное срабатывание одной из торпед, оснащенной неконтактным взрывателем, в стороне от судна, которое скорей всего принадлежало Швеции или Дании. И в последующие дни субмарина продолжала держаться у берега нейтрального государства, даже несмотря на то, что атаки в его территориальных водах были запрещены. Это легко могло бы привести к дипломатическим осложнениям, но Коновалов продолжал придерживаться сверхосторожной тактики, и между 9 и 19 октября в общей сложности упустил восемь случаев произвести торпедную или артиллерийскую атаку. В безлунные ночи командир старался как можно больше времени проводить под водой, считая, что ни сигнальщики, ни акустики (они так и не смогли удовлетворительно освоить импортный «Дракон») не смогут своевременно обнаружить суда. К тому же из-за противоминной обрусовки
[103] время срочного погружения выросло почти вдвое, что также не прибавляло желания искать ночных встреч.
В ночь на 22 октября командование переразвернуло подлодку на позицию юго-западнее Либавы. В этот порт, являвшийся центром снабжения курляндской группировки, ежедневно прибывало 2–3 конвоя, поэтому встреча не заставила себя долго ждать. Утром 25-го Коновалов обнаружил два транспорта, идущих в северном направлении, но из-за того, что сближение с ними производилось на малом ходу, был вынужден дать залп с дистанции более 10 кб и угле встречи более 120 градусов, т. е. вдогонку. Предположение командира, что он не услышал взрыва торпеды из-за шума работы помпы «Рато», не нашло понимания у командования, которое засчитало промах. Спустя несколько минут показались новые суда, но атака на них сорвалась при попытке заполнить торпедные аппараты забортной водой — лодка получила отрицательную плавучесть и ушла на глубину. Утром 26-го в перископе показался новый караван, состоявший, как оказалось, из танкера «Вакуум», транспорта «Штормарн» и трех тральщиков. Головной из них — «М256» — Коновалов принял за сторожевой корабль типа «F1» и решил потопить его двухторпедным залпом. Через 51 секунду был услышан взрыв, а после подъема перископа командир якобы убедился в отсутствии «сторожевика». На самом деле на тральщике заметили одну торпеду, прошедшую в 20 метрах перед носом. «М256» пережил войну и после раздела кригсмарине поднял советский флаг, став черноморским «Т-9». В связи с тем, что «Л-3» осталась незамеченной при выстреле, немецкие корабли не стали ее бомбить. Они продолжили свой путь в Либаву и спустя полтора часа подверглись атаке «Д-2» — столь же безуспешной. Отдаленные взрывы сброшенных на нее глубинных бомб Коновалов принял за запоздалое преследование и отошел в море. Несмотря на то что командиры наших подлодок промазали, обоим транспортным судам не удалось избежать возмездия: уже на следующий день «Вакуум» был уничтожен нашими ВВС в Либаве, а «Штормарн» получил тяжелые повреждения от попадания советской авиабомбы 12 марта 1945 года. Этот факт на конкретном примере подтверждает мнение, что к концу войны главная роль в борьбе с вражескими перевозками перешла от устаревших и изношенных подлодок к многочисленной и более современно оснащенной авиации.
