Договоры, заключенные Собеским, как нельзя более соответствовали положению вещей в Польше, так как давали возможность вернуть исконные польские земли, а кроме того, могли положить конец росту прусской мощи. Однако их реализация натолкнулась на огромные препятствия. Против планов Собеского выступила прежде всего группа оппозиционных магнатов, щедро оплачиваемая чужеземными дворами и не гнушавшаяся никакими средствами, чтобы не допустить усиления королевской власти и препятствовать всем начинаниям короля. Политика Собеского не нашла понимания и у шляхты. Испокон веков все внимание правящего класса было обращено на восток, где магнаты получали поместья, а шляхта делала военную и чиновничью карьеру, арендовала латифундии богатых магнатов и обзаводилась собственными владениями. Поэтому любой средний шляхтич был готов воевать за Украину хоть всю жизнь и не очень интересовался Балтикой и Силезией. В такой ситуации Ян III мог рассчитывать только на свои силы.
Однако перспективы возвращения Пруссии или Силезии зависели в основном от международной ситуации в Европе. А она складывалась для Яна III неблагоприятно. Союзническая Швеция потерпела поражение от пруссов и к тому же ввязалась в конфликт с Данией. Поэтому на ее помощь рассчитывать не приходилось. Несколько лучшие перспективы вырисовывались по Силезии. Венгерские повстанцы стянули на себя значительные имперские силы, что привело к оголению Силезии от габсбургских войск. Желая привлечь на свою сторону Яна III, они вначале предложили корону королевичу Якубу, старшему сыну Собеского, с которым польский монарх связывал династические надежды. Получение венгерской короны значительно усилило бы шансы Якуба на будущих выборах в Польше! Поэтому Ян III согласился на вербовку поляков в повстанческую армию. Вскоре на помощь венграм двинулся значительный отряд под командованием Иеронима Любомирского. Однако оппоненты Собеского провели в сейме (1678) закон, запрещавший вербовку в ряды венгерских повстанцев. Антикоролевский лагерь усилил также пропагандистскую кампанию против Турции, готов был втянуть Польшу в новую войну с Османской империей, только бы Собеский не вернул себе Силезию или Пруссию. Этот лагерь имел при этом полную поддержку со стороны папства. «Закройте, славные мужи, уши свои для таких позорных и унизительных условий (договора с турками), памятуя же о славе вечной предков своих и собственной, подставьте грудь и силу вашу древнюю против самого злейшего врага христианства», — писал в июне 1678 года Иннокентий XI сенаторам
.
Сам Ян III прекрасно отдавал себе отчет в том, что реализация его балтийских и силезских планов зависит прежде всего от позиции Турции и России, двух могущественных государств, соседствующих с Речью Посполитой на юго-востоке. Активизация польской политики на западе была возможна только после установления добрососедских отношений с Османской империей, что в свою очередь зависело от результатов переговоров Польши с Россией. «Одним из главных факторов, ставших основой польско-российских мирных переговоров в Андрусове в 1667 году, являлась угроза обеим странам со стороны Турции и Крымского ханства в эпоху агрессивной политики, проводимой визирями из рода Кёпрюлю. Эта угроза, несомненно, очень реальная, не была, однако, настолько сильной, чтобы снять все разногласия и спорные вопросы, существовавшие между двумя государствами, среди которых первостепенное значение приобрел спор за земли, которые Россия отняла у Речи Посполитой в результате войны 1654—1667 гг.»
.
По этой причине и не была реализована идея антитурецкого польско-московского союза, на который очень рассчитывали в Речи Посполитой. В связи с явно ухудшавшимися после Андрусова отношениями между Польшей и Россией в стране все больше понимали необходимость установления более дружеских отношений с Турцией. Правда, после заключения Журавненского договора они значительно улучшились, однако до реального сближения дело не дошло. Дальнейшую судьбу польско-турецких отношений должен был решить прежде всего мирный договор. С целью заключения договора в Стамбул отправился посол Речи Посполитой, хелмский воевода Ян Гниньский. Перемирие между Польшей и Турцией еще больше ухудшило польско-российские отношения, а в связи с началом русско-турецкой войны впервые появилась возможность и мирного сосуществования Речи Посполитой с Турцией, и взаимодействия с Портой против Москвы. Однако все зависело от позиции Османской империи.
Начало переговоров обещало быть удачным. Посланники короля, предшественники Яна Гниньского в Стамбуле, были встречены турками очень любезно, а серадзский подчаший Анджей Моджеевский удостоился даже аудиенции у султана. С тем большей надеждой отправился в столицу Османской империи Гниньский, снабженный обширной инструкцией, в соответствии с которой он должен был добиваться возвращения Польше Подолья и Украины, а в случае решительного отказа со стороны Турции — по крайней мере части этих территорий. В случае же дальнейшего сопротивления хозяев требования польской стороны должны были быть ограничены Белой Церковью, Паволочью, Немировом и Брацлавом. Если бы на настойчивые требования польской стороны турки начали угрожать новой войной и опасность ее стала бы реальной, договоренности, достигнутые в Журавно, приходилось принимать как мирный договор. Кроме того, польская сторона должна была добиваться, чтобы турки не заселяли татарами уже отошедшие к ним территории Подолья и Украины. В случае предложений о совместных действиях против Москвы посол должен был от них отказаться, объясняя отсутствием соответствующих инструкций, и отложить дело на более поздний срок.
14 мая 1677 года воевода Ян Гниньский покинул Варшаву, информированный по слухам, что турки с нетерпением ждут его в Стамбуле и очень хотят до начала новой кампании против России ратифицировать договор с Польшей. Когда польский посол пересек 12 июня границу Османской империи, ему была оказана торжественная встреча каменецким пашой, а затем Ибрагим-пашой, недавним противником поляков под Журавно. 10 августа польская делегация торжественно въехала в Стамбул, преодолев, однако, на последнем этапе пути немалые трудности, возникшие по вине турок. На месте оказалось, что хозяева не приготовили для поляков должных помещений, которые могли бы вместить всех 450 человек, сопровождавших Гниньского.
Кара-Мустафа, наблюдая за приездом польской дипломатической миссии, сказал: «Их слишком мало для взятия Константинополя и слишком много для посольской делегации». Когда же ему доложили, что у лошадей послов серебряные подковы, съязвил: «Подковы-то серебряные, да головы свинцовые!». Это не сулило миссии Гниньского успеха в переговорах. И действительно, турки не проявили никакого предрасположения к уступкам, поэтому атмосфера с самого начала переговоров стала напряженной. Не прекращались споры о Подолье и Украине. Турки становились все более неуступчивыми, даже несмотря на поражения, которые они потерпели в кампании против Москвы в том году.
Великодержавный шовинизм и фанатизм, своеобразная мания величия — добытое мечом мусульманина у «неверных гяуров» не может быть отдано — не позволяли турецким дипломатам вести деловые разговоры. Неоднократно демонстрировалось пренебрежительное отношение к польскому послу, и обострялась ситуация. Дошло даже до того, что представители Порты начали угрожать Речи Посполитой новой войной, а крымский хан Мюрад-Гирей грубо сказал: «Гневаетесь вы или кланяетесь, нам все равно: ни дружба ваша, ни гнев ваш Порту не заботят»
. Этими словами он ясно показал, что Турция полностью игнорирует Польшу, помнит о ее недавних военных поражениях, хорошо ориентируется в ее внутренней ситуации, не позволяющей властям начать какие-либо действия, не преодолев сопротивления способной на все оппозиции.
