Татарский хан еще в самом начале осады получил приказ стеречь переправы на Дунае под Тульном и не дать армиям, идущим на помощь Вене, форсировать реку. Давно враждующий с Кара-Мустафой, он не подчинился его приказу и безучастно наблюдал издалека за переправой христианских войск. Когда какой-то имам начал уговаривать его напасть на мосты и помешать союзникам переправляться, ответил: «Эх ты, эфенди! Или ты не знаешь, как этот осман издевался над нами! Довел до того, что мы значим для него не так, как те гяуры, валах и молдаванин. Сколько раз я писал о сборе и передвижении этого неприятеля, давая знать, что врага много и сопротивляться ему невозможно, а также уговаривал, чтобы войска и пушки вывел из окопов и они в случае нужды начали открытый бой, а если нет, то отошли спокойно. Но он продолжал стоять на своем, и не удалось мне получить одобрения моим словам, в письмах же, которые прислал в ответ на мои, среди тысячи ругательств говорил такие вещи, что едим вонючую конину! А ведь с помощью Аллаха Всевышнего ничего ему не стоило до союза со мной одолеть этого неприятеля… Я знаю, что поступок этот позорный, нашей религии противоречащий, но не чувствую уже в себе пыла… Пусть сами увидят, как мало стоит этот человек, и пусть знают, что значит татарин». Сказав это, он стегнул коня и, забрав татарское войско, отправился на гяуров»
.
Приведенные Силахдар-Мехмед-агой слова хана наилучшим образом отражают противоречия интересов Турции и Татарского ханства, силившегося вырваться из-под могущественной опеки султана и вести более самостоятельную политику. Реализуемая Кёпрюлю политика централизации государства наносила удар по крымским ханам, поэтому они вообще не желали Турции новых побед. Им достаточно было захватить в Австрии побольше добычи. Поэтому татары без боя ушли от Дуная и даже не пытались помешать союзникам при их трудном переходе через горы Венского Леса. Таким образом, не отсутствие информации о союзниках, а политические разногласия и фатальное решение, принятое в турецком лагере, позволили войскам Яна III спокойно переправиться через Дунай, а потом идти к Вене.
«Нечего нам этих турок и этого черного Мустафы бояться, потому что неприятель, который нам без помех дает строить мост на Дунае, на самом деле нестрашен», — критически оценил король своего противника
[48].
Между тем, Кара-Мустафа делал вид, что у него нет претензий к Мюрад-Гирею. Когда 9 сентября хан прибыл со своим войском в турецкий лагерь, принял его с почестями и дал в его честь пир, затем велел надеть на него сановничью шубу из соболя. На известие об огромной силе приближающихся войск приказал снять с валов вокруг Вены 62 орудия и установить их у дороги, идущей вдоль Дуная, откуда ждали подхода неприятеля. В этот день из Венгрии приехали возы с провиантом, поэтому перед шатром великого визиря начали продавать войску продовольствие по фиксированным ценам, что значительно улучшило настроение солдат.
Тем временем, идущие на помощь австрийцам войска уже направлялись к Венскому Лесу тремя колоннами, впереди шли усиленные конные разъезды. Вечером 9 сентября союзники подошли к самому подножию гор. Они двигались по территории, совершенно опустошенной татарами, где не было не только какого-либо продовольствия, но и корма для лошадей. Все окрестное население давно сбежало в страхе перед ордой, а кто не сумел, тот или в плен татарский попал или под острыми саблями полег. Даже посевы все были вытоптаны. Поэтому дорога через разоренную местность была очень тягостной для идущей на помощь армии. Двигавшиеся в правой колонне поляки остановились на ночь под сожженным местечком Кёнигштадт, идущие в центре и на левом крыле немцы и австрийцы разбили лагерь у Санкт-Андре.
10 сентября имперские войска двинулись по дороге вдоль Дуная. В тот день при них находился и Собеский, опасавшийся, что идущие по более легкой дороге австрийцы выдвинуться вперед, чем навлекут на себя контратаку силами всей турецкой армии. Однако австрийские солдаты шли по разоренной дороге медленно, оставляя в тылу все тяжелые орудия. Немцы тоже бросили свою артиллерию у подножия Венского Леса. Вечером австрийцы достигли Клостернойбурга, а немцы — Кирлинга.
Значительно более трудная дорога досталась полякам. «Пошли мы во имя Господа нашего по непроходимым, как разуму людскому показалось из-за узости дорог, камней и густых лесов, горам», — писал генерал Контский. Поляки шли «через непреодолимые пропасти и леса, только зверям известные тропы, без обоза», вторил ему анонимный очевидец
. Оказалось, что карты, которыми располагали поляки, были неточными и вообще фактически не отражали трудностей местности. Поэтому войско было разделено на небольшие колонны, каждой придан лесник, превосходно знавший всю местность и все проходы. Ущелья преодолевали с большим трудом, волоча за собой пушки. Когда лошади из-за усталости останавливались, в орудия впрягались пехотинцы, кто-то толкал колеса, кто-то делал подстилы, и так все вместе, шаг за шагом, продвигались вперед. Немного отставшее правое крыло польских войск всю ночь с 10-го на 11 сентября тянуло пушки и возы с боеприпасами, не имея ни минуты сна. Вдобавок почти сутки дул сильный встречный ветер, еще больше затрудняя движение вперед. Но зато все польские орудия, в отличие от австрийских и немецких, были доставлены на поле боя!
Сам Собеский все время находился впереди, командуя шедшими через горы войсками. «Начиная с пятницы (с 10 сентября) ничего не едим и не спим, и кони наши также», — писал он королеве. Действительно, он был так занят, что от завтрака в пятницу до обеда в субботу не мог поесть — не было времени. Но, несмотря на то, что в Венском Лесу не было обещанного австрийцами провианта для людей и корма для лошадей, настроение в войсках было хорошее.
Вечером 10 сентября левая польская колонна подошла к населенному пункту Кирхбах, едва проделав в этот день по прямой линии 3,5 километра. Конница заночевала на ближайшем холме, а отставшая пехота продолжала идти и тянула пушки. Так как обозы оставили у Дуная, вместо горячей еды солдатам выдали только сухари. Пробивавшиеся через горы и леса отряды авангарда несколько раз наталкивались по дороге на мелкие группки татар, которые быстро уходили, не делая попыток помешать их продвижению.
Прибыв к австрийцам в Клостернойбург, Ян III провел рекогносцировку. Поняв, какое значение могли иметь в сражении с турками горы Каленберг и Леопольдсберг, возвышающиеся над равниной перед городом, он отдал приказ как можно быстрее занять их, пока это не сделали турки. Каленберг заняла лейб-гусарская хоругвь короля и несколько батальонов австрийской пехоты, а Леопольдсберг — саксонские войска.
Заняв обе горы, левый фланг армии союзников имел теперь хорошие позиции с мощно укрепленным Клостернойбургом в тылу. Перед войсками уже не было каких-либо значительных преград; отсюда можно было начинать атаку на находившихся на равнине турок. 10 сентября произошли первые столкновения австрийцев с татарами, попытавшихся задержать авангардный отряд генерала Мерца.
11 сентября вся имперская армия вместе с приданными ей польскими подразделениями подошла к линии гор Каленберг—Леопольдсберг и, хорошо закрепившись здесь, выдвинула вперед отряды пехоты, которые заняли южные склоны этих гор, вытеснив оттуда после мелких стычек небольшие турецкие группы прикрытия. Таким образом, имперские войска заняли выгодные исходные позиции для атаки на главные силы неприятеля. На склоны гор подтянули несколько польских орудий, переданных австрийцам, так как большую часть собственной артиллерии те оставили по дороге. Чтобы подготовиться к планируемой на завтрашний день атаке, герцог Лотарингский приказал расширить проходы в ущельях и выровнять территорию. В это же время войска немецких княжеств вышли на горный массив Фогельзанг и тоже расположились на удобных для атаки позициях. Все ожидали подхода поляков, которым и в этот день досталась самая труднопроходимая дорога. Отряды конницы вышли вначале в долину речки Вейдлинг, протекающей за массивами Каленберга и Фогельзанга, после чего двинулись на гору Германскогель. Пехота с орудиями осталась позади и с трудом продвигалась по узким и размокшим после последних дождей дорогам, а вечером блуждала в потемках по топям и непроходимым местам. Только пехоте польского левого крыла удалось не отстать от конницы. Отряд запорожских казаков, которым командовал Менжинский, в течение дня неожиданно вышел на равнину и столкнулся там с татарами, отбив у них несколько голов скота.
