Вначале в атаку должна была идти пехота, потому что только она могла выбить турок из ущелий и виноградников и проложить дорогу коннице. Выносливый польский крестьянин, несмотря на трудный марш и бессонную ночь, несмотря не скудную еду из нескольких сухарей, с радостью ринулся в бой, встреченный огнем сотен турецких мушкетов. «Такое было место на тех горах, где мы бились, — писал генерал Контский, — что на земле, на которой, казалось, не было препятствий, приблизившись, мы обнаруживали или ров отвратительно глубокий, или виноградники с каменной оградой, с нее на несколько локтей надо было прыгать или перелезать. И так постоянно одна трудность за другой, аж до самых турецких шатров… Завладели мы той первой горой без особого труда и разместились на ней. Был тогда между нами и турками ров или долина очень глубокая, в которую спускались турки и татары с правого (т.е. их левого) крыла, мы же в них из легких пушек стреляли и форпосты наши на полгоры спустили. В это время конное войско выходило из леса и на той горе строем становилось, которого ордо (боевой порядок) смешался до горячего часа… однако такой была диспозиция его милости короля»
. Ни турецкий огонь, ни преграды на местности не остановили пехоту. Гнали турок, немало людей полегло, но натиск солдат, которые сломя голову шли, турки выдержать никак не могли.
Огромную помощь оказывала пехоте артиллерия, которой умело руководил генерал Контский, командовавший в тот день и драгунами. Это артиллерия своим огнем уничтожала валы и каменные ограждения виноградников, за которыми укрывались янычары, а также наносила неприятелю чувствительный урон картечью. Пехота атаковала отдельные пункты сопротивления врага в развернутом строю. Взяв очередную позицию, солдаты ожидали, когда подтянутся орудия, затем атаковали следующую, и так вплоть до выхода на равнину. В огневом сражении с янычарами они очень быстро добились преимущества, как и в рукопашных схватках, в которых длинные польские бердыши достаточно легко ломали сопротивление турецких сабель.
Между 14.00 и 15.00 польская пехота завладела лежавшими на ее пути всеми четырьмя горами, господствующими над долиной, прилегающей к предместью, куда они теперь оттеснили турок. Это открыло дорогу кавалерии — до турецкого лагеря были теперь только покатые склоны, дающие возможность для кавалерийской атаки. Призрак поражения все отчетливее стал вырисовываться перед всей армией Кара-Мустафы.
В этот момент стоявшие чуть правее польского правого крыла отряды татар несмело попытались атаковать находившуюся на горе Росскопф группу войск гетмана Яблоновского. Ордынцы подошли со стороны ручья Мауэрбах, однако при виде готовых к бою драгун и гусар без боя отошли. Джебеджи-Хасан-Эсири писал:
«Неожиданно (перед великим визирем) появился хан с двумя или тремя тысячами татар.
— Что же это все значит? Где твое войско? — спросил пресветлейший сердар, когда хан подошел к нему.
— Мой султан! — ответил тот. — Разве не говорили, что татары и другие воины много добра насобирали и пользы от них не будет, что гяуров нашла тьма и что разумнее всего было бы вытащить пушки из окопов и отъехать с честью? Дошло до того, что слова мои сбываются, а другие остались тоже (только) из-за своих трофеев!
— Хорошо! Не будем обсуждать это теперь, оставим это на потом! — ответил пресветлейший сердар на его слова. Сказал только: — Хорошо!
И ничего больше не говорил, а только занялся неприятелем»
.
Обмен мнениями, вероятно, имел более острый характер, чем это описал турецкий хронист, потому что вскоре вся татарская орда ретировалась с поля битвы и ушла в сторону Венгрии, оставив турок на произвол судьбы. Так конфликт между пытающимися вернуть независимость татарами и Портой, а также личный антагонизм между ханом и визирем привели к уходу татар с поля боя в самый решающий момент. Остался только султан Хаджи-Гирей с отрядом в 500—600 человек.
Татарский хронист Мехмед-Гирей объясняет уход татар тем, что после роспуска передовых татарских отрядов, действовавших вокруг Вены, они набрали столько трофеев, золота, серебра и других ценностей, сколько еще никогда не брали за всю историю Крыма. Поэтому «убогие обогатились и вола резали для кожи на один ремень», а «солдаты, наевшись досыта, становились похожими на беременных женщин» и думали только о возвращении домой с добычей, а не о сражении с врагом.
После ухода татар, когда пехота уже овладела выходами на равнину, польская кавалерия около 16.00 заняла исходные позиции для атаки на горах и возвышенностях от Галлицинберга до Шафберга.
Тем временем, после длительной паузы в сражении, «in circa (около) третьей началась сильная заварушка на левом крыле (фактически в центре. — Л.П.), там и сам его милость король был. Там перестреливались янычары с генерала Шульца полком, заняв долину, где было село' сгоревшее и костелик. Погибло немало немцев, и офицеров и солдат. Король, его милость, послал за нашими полками, чтобы шли прямо на турок. Так тогда Господь Бог помог, что две бригады, которые пошли влево, сразу же их вытолкнули из этой долины и тут же пошли в гору, откуда турки отступили, а мы на самом верху горы… заняли позицию»
. Таким образом, турецкая контратака на стоявшие в центре отряды немецких княжеств была благодаря польскому вмешательству отражена, а неприятель отброшен на исходные позиции.
Теперь снова в наступление перешло левое крыло союзнических войск. Австрийцы и саксонцы перешли поток Кротенбах и взяли населенный пункт Дёблинг, после чего продолжили атаку в направлении Веринга и Вайнхауза. Около 17.00 союзники развернули свои войска в широкий полукруг по всей равнине, прилегающей к Вене. Левое крыло растянулось от рукава Дуная до Вайнхауза. В центре на исходные позиции выходила сильная группа имперской и немецкой кавалерии. На правом крыле около населенного пункта Пёцлайнсдорф развернулась группа кавалерии Сенявского, дальше за нею, правее у Дорнбаха, — центральная группа с королем во главе, а на краю, на вершине Галлицинберг, — конница и драгуны гетмана Яблоновского.
«Гяуры дошли до деревянной крепости за горой (Нусберг) и оттуда выслали свое закованное в железо и сверкающее разными оттенками голубого, установленное в боевом порядке пешее и конное войско, которое (покрыло эту) возвышенность, словно черная туча. Одно их крыло заканчивалось у Дуная, напротив валахов и молдаван, а второе крыло покрывало горы и низину аж до последних татарских позиций. Вот в таком порядке, в виде рогов быка, сплывали они — будто черная смола, которая уничтожает и палит все, что встретит на своей дороге, с гнусным намерением окружить мусульманских гази», — писал о наступлении союзников Силахдар-Мехмед-ага.
Собеский намеревался нанести решающий удар лишь на второй день битвы, но изменил свое решение, когда увидел, что ситуация складывается чрезвычайно хорошо. У турецкого войска явно упал дух, а союзники, воодушевленные успехами, просто рвались в бой. Король начал опасаться, как бы Кара-Мустафа не перегруппировал ночью свои силы или отвел их за реку Вену, лишив союзников плодов их успеха. Поэтому он решил нанести удар еще в тот же день и сразу решить исход битвы. Атаку он намеревался провести не только польскими силами, но и специально для этой цели сформированной группой швабской конницы, стоявшей в центре. Герцог Лотарингский должен был в это время продолжать наступление вдоль рукава Дуная, чтобы пробиться к Вене и уничтожить отрезанную поляками турецкую армию. После недолгого совета с имперским главнокомандующим король отдал приказ к общей атаке.
