ПРЕДИСЛОВИЕ
Данная работа — третья по счету в серии, посвященной идеологическим мифам и социальной утопии Третьего Рейха. Читателям предыдущих книг может показаться, что в них и так довольно подробно рассматривалась история нацизма и особенности его эволюции, поэтому дальнейшая детализация может привести лишь к повторам. Что ж, повторы на самом деле есть, и они неизбежны, поскольку любой автор, обрисовывая разные грани сложного явления, обречен вновь и вновь возвращаться к своему первичному впечатлению. Так бывает и в художественной литературе — американский писатель Скотт Фицджеральд называл этот феномен «twice-told tale» (повторяющаяся история). Для автора таким изначальным впечатлением, а точнее, переживанием было грубое несоответствие людоедской сущности национал-социализма — и многих его конкретных проявлений, внешне имевших вполне презентабельный вид. Особенно явно, на мой взгляд, эта «дихотомия нацизма» проявилась в сфере культуры, искусства и в морально-этическом бытии немецкого общества эпохи Адольфа Гитлера, которое отнюдь не было отчетливо неполноценным. Поэтому, несмотря на упомянутую опасность повторов и возвратов, я все же решил посвятить этой теме отдельную монографию. Ибо чем точнее мы сможем понять и полнее прочувствовать «обаятельную сторону» национал-социализма, тем эффективнее сумеем профилактировать возможное возрождение очередного штамма тоталитарно-ксенофобской системы.
На первый взгляд, соединение в рамках одной книги двух разноплановых проблем — во-первых, культуры Третьего Рейха и, во-вторых, морально-этического состояния его общества — не совсем органично. Однако, как представляется, это вполне оправданно, поскольку оба эти феномена относятся к духовной сфере. Как выразился один французский острослов: «Культура — это то, что с нами делает общество, а искусство — это то, что делаем мы сами». Оба эти процесса — социокультурный и социально-этический, — как нетрудно понять, тесно связаны, между ними существуют многочисленные взаимные интенции и влияния. И нацизм, и большевизм придавали особенно большое значение воспитанию «нового человека», и в этом процессе огромное значение имели новые этика и эстетика, воспринимавшиеся как целостный комплекс.
Ставя перед собой столь тематически обширные задачи, автор попросту обречен доверять не только собственноручно добытым фактам и извлеченным выводам, но и тем локальным наблюдениям, которые сделали его коллеги — отечественные и зарубежные исследователи, тщательно изучавшие отдельные стороны истории образования, искусства, духовной жизни, пропаганды, спорта, а также морально-этических реалий эпохи Третьего Рейха. Ясно поэтому, что данная книга не претендует на статус «классического научного исследования», основанного непосредственно на исторических источниках.
Сфера культуры составляет особенно деликатную часть истории Третьего Рейха, поскольку многие тенденции и феномены в этой сфере были связаны с устойчивой и продолжительной традицией развития немецкой культуры (одной из самых интегральных и мощных в современной цивилизации); они имели долговременную природу и только отчасти пресеклись (или видоизменились) в период нацизма. В этой связи особенно важно помнить, что «тысячелетний рейх» просуществовал всего двенадцать лет: культура общества за этот короткий промежуток времени просто не могла существенно измениться.
Последовательное и беспристрастное воссоздание картины духовного состояния немецкого общества в условиях Третьего Рейха раскрывает новые, ранее невидимые стороны тоталитарной действительности. Это особенно актуально для России, поскольку, несмотря на видимое преодоление тоталитаризма в отечественной политике, тоталитарный менталитет в нашей стране, кажется, отнюдь не изжит. В формировании же (или разрушении) последнего огромную роль играет духовная, культурная сфера, которая и составляет предмет рассмотрения в данной книге.
* * *
Постановка проблемы, как писал французский историк Люсьен Февр, есть начало и конец всякого исторического исследования. Где нет проблем, там нет и истории — лишь пустые разглагольствования и компиляции
. В этой связи полагаю важным отметить, что, приступая к работе над этой темой, я был изначально воодушевлен перспективой сопоставления тенденций развития искусства в тоталитарных политических системах нацистской Германии и Советского Союза. Это воодушевление обусловливалось кажущейся возможностью, посредством сравнительного анализа искусства и культуры в обеих диктатурах, прийти в выводам, проясняющим их общую природу. На поверку, однако, сходство упомянутых феноменов оказалось ложным, ибо действие тоталитарных тенденций в обеих странах было различным.
В нацистской Германии унификация культуры предпринималась нацистами в рамках прежней буржуазной традиции, в СССР же большевики замыслили полное преобразование культуры в соответствии с доктриной ленинизма, поэтому изменения в Германии не носили столь радикального характера, как в Советском Союзе. Еще в 1981 г. немецкий германист Ганс-Дитер Шёфер указал в своей монографии (к сожалению, не нашедшей откликов среди специалистов), что в Третьем Рейхе существовала довольно обширная культурная сфера ненацистского свойства, которую власти терпели, а также была свободная от давления конформизма лакуна в повседневной жизни и в обыденной культуре
. В советском искусстве и обыденной жизни такая лакуна также была, но она кажется менее обширной по сравнению с реалиями нацистской Германии. К тому же, если в Советском Союзе человека хотели изменить в первую очередь морально, то в нацистской Германии его хотели трансформировать еще и физически. Поэтому какие-то генеральные совпадения в духовной эволюции общества в Советском Союзе и в гитлеровской Германии в рассматриваемое время практически не видны, или они слишком неопределенны, чтобы на их основании делать однозначные умозаключения.
Я не хотел бы в предисловии предвосхищать итоговые выводы. Замечу лишь, что нацистские культура и обыденность столь же отличны от советских, сколь немецкая культура вообще отлична от русской. Как писал бывший польский министр иностранных дел Анджей Шиперский, «перфекционизм — это самое демоническое немецкое свойство. Немцы всегда стремились быть пай-мальчиками истории и делать все лучше других. Еще 10 лет назад ФРГ была лучшей копией США, а ГДР — СССР. Немцы основательны во всем — ив плохом и хорошем». Этот перфекционизм ни с какой точки зрения не соответствует русской культуре и традиции. По очень точному наблюдению Давида Самойлова, «от чисто фашистского образа мысли нас, советских, спасла привычка к брехне, идеализм лжи, которые мешают нам всё додумывать до конца, до голой схемы».
В то же время нельзя не заметить бросающегося в глаза внешнего сходства (которое вновь и вновь притягивает исследователей) между искусством и культурной политикой двух диктатур: монументализм (особенно в архитектуре); литературные и художественные романтические образы, прославляющие труд и борьбу; искусство, последовательно утверждающее культ вождя. Объединяет оба режима и то, что и национал-социализм, и большевизм были чрезвычайно динамичными движениями, стремившимися интенсивно воздействовать на культурную жизнь общества. Искусство и культура общества как таковая становятся первоочередной мишенью тоталитарных режимов по той причине, что утверждение контроля над обществом требует узурпации любых каналов воздействия на народное сознание. Нацисты, как и большевики, не считали сферу культуры автономной. С точки зрения национал-социализма, культура должна была служить государству, расе, народу.
