Тем не менее именно данные обязательства были закреплены русской стороной перед французами — наступление в Восточную Пруссию на пятнадцатый день мобилизации. Иными словами — в самый еще разгар мобилизационных мероприятий, пользуясь только войсками мирного времени, наскоро пополняемых запасными. Эти обязательства были выработаны на последнем совещании (1913 год) начальников Генеральных штабов Франции и России (соответственно ген. Ж. Жоффр и ген. Я.Г. Жилинский). В русском военном ведомстве сознавали, что необходимо использовать свои немногочисленные козыри, дабы помешать противнику, обороняющему Восточную Пруссию, провести собственные мобилизационные меры и успешно сосредоточить войска в ожидании русского наступления. Несмотря на активное строительство стратегической железнодорожной сети (на французские займы) в пределах русской Польши, на передовом театре выполнить всю намеченную работу не удалось. Наверное, и не могло удаться.
Следовательно, было необходимо задуматься о том, чтобы ударить по Германии еще в период мобилизации, чтобы, во-первых, прикрыть собственную мобилизацию, а во-вторых, сорвать мобилизацию неприятельскую. Единственной возможностью для проведения такого замысла в жизнь являлось использование многочисленной русской кавалерии. Предвоенные наработки русского Генерального штаба предполагали проведение удара по Восточной Пруссии усилиями значительной конной массы. Цели показаны выше — прикрытие собственных и срыв неприятельских мобилизационных мероприятий. Профессор Академии Генерального штаба так писал перед войной о целеполагании действий больших конных масс при вторжении в Германию: «Главной целью набегов конницы при мобилизации или до нее является отсрочка боевой готовности противника. Значит, здесь приобретает значение все, что способствует быстроте сосредоточения неприятельских армий и обеспечивает начало их боевых действий». К их числу относятся такие мероприятия, как:
«1) Разрушение железнодорожных линий, а мостов и разных сооружений на них в особенности.
2) Уничтожение различных складов с боевыми и вообще имеющими военное значение запасами.
3) Расстройство формирования частей и обозов путем истребления подходящих пополнений, в виде людского и конского состава, а также материальной части.
4) Вторжение в часть неприятельской страны, с населением, враждебно настроенным к противнику»
[216].
Кроме того, такой удар имел и определенную психологическую цель — в свое время император Александр III пригрозил молодому кайзеру Вильгельму II, что в случае военного конфликта русский царь наводнит Германию казаками. Немцы постоянно помнили об этой угрозе, насыщая восточную часть прусской провинции железнодорожными узлами, чтобы иметь возможность противостоять русской угрозе. В свою очередь, русский Генеральный штаб также постоянно учитывал данную константу при разработке наступательного планирования в случае Большой Европейской войны. В итоге, как характеризует начало войны советский исследователь, с открытием военных действий «осторожные немцы, опасаясь действий в своем тылу многочисленной русской конницы, предусмотрительно отвели линию своего стратегического развертывания на нашем фронте несколько назад… то. обстоятельство, что одна возможность такого рейда заставила немцев принять план войны с развертыванием, гарантирующим, до известной степени, невозможность выхода русской конницы на сообщения, весьма характерно и показательно»
[217].
В течение многих лет русские поддерживали в немцах убеждение, что с началом войны в Восточную Пруссию и Силезию с Познанью хлынут массы русской конницы. Однако постепенно Генеральный штаб, оказавшийся под давлением нового военного министра ген. В.А. Сухомлинова, отказался от этой идеи: в 1910 году были расформированы штабы двух кавалерийских корпусов и уведена за Волгу 5-я кавалерийская дивизия. Б.М. Шапошников пишет: «Конечно, набег конницы на Германию был бы делом нелегким, но на левом берегу Вислы образовался такой плацдарм, на котором действия конницы в больших массах оправдали бы себя. Так это, в сущности, и случилось в начале войны. Но ту же 5-ю кавалерийскую дивизию пришлось везти обратно в Варшаву уже с Волги»
[218].
Что означала данная передислокация русской вооруженной силы, в том числе и кавалерии, в глубь страны? Дело в том, что с приходом к руководству российским военным ведомством бывшего командующего войсками Киевского военного округа ген. В.А. Сухомлинова, которого в свое время продвигал сам М.И. Драгомиров, в планировании войны с центральными державами возобладали оборонительные тенденции. Так, была разрушена единая крепостная система в русской Польше, а часть корпусов была выведена в глубь Европейской России, где должна была пополняться запасными с объявлением мобилизации. То есть если ранее призванные по мобилизации запасные доставлялись в свои дивизии в западной части страны, то теперь организационный аппарат этих дивизий был выведен в места призыва запасных. Следовательно, теперь на западную границу пришлось бы перевозить не только призывников, но и сами дивизии со всем их немалым имуществом мирного времени.
Подобная мера вызвала противодействие со стороны ряда командующих военными округами, и вскоре планирование было изменено вновь на активно-наступательное. Стал восстанавливаться ряд крепостей, а часть войск вернулась к местам прежней дислокации. Но главное, что относится к действиям кавалерии в начале войны, — это то обстоятельство, что не были восстановлены кавалерийские корпуса. В войсках остались лишь отдельные кавалерийские дивизии, придаваемые армейским корпусам.
Что это означало на практике? Во-первых, с началом войны образовывались новые структуры — армии и фронты. Соответственно признавалось, что конница может сводиться в большие массы, чтобы ими управляли не армейские корпуса, у которых и без того хватало собственных задач, а именно армейские штабы. Однако заблаговременно организованный кавалерийский корпус и несколько конных дивизий, сведенных вместе с началом войны, — это далеко не одно и то же. В период объявления мобилизации пришлось заново образовывать большую конную массу для удара по Восточной Пруссии. Однако руководство этой массой формировалось на основе одной из кавалерийских дивизий — в данном случае в 1-й армии Северо-Западного фронта, о которой в этой главе будет идти речь, на основе 2-й кавалерийской дивизии ген. Г. Хана Нахичеванского. Импровизированный штаб не смог заменить подготовленного перед войной штаба, что и сказалось на результатах деятельности русской кавалерии в Восточной Пруссии. О пагубности ликвидации незадолго перед войной кавалерийских корпусов как структуры участник войны пишет: «Еще в мирное время в случае войны с Германией предполагалось сформировать большой конный отряд из 4 кав. дивизий, но вместе с тем никаких предположений о сформировании управления этого отряда не было. Считали возможным, как во время маневров, четыре дивизии подчинить начальнику, а штаб его дивизии превратить в штаб отряда. Упустили из виду, что то, что годилось в мирное время на несколько дней, не годится в военное время на продолжительный срок. В результате оказалось, что штаб конного отряда Хан-нахичеванского составился из малого числа случайно подобранных людей, которые не могли справиться со всей выпавшей на их долю работой. Прикомандирование же людей из частей не помогло и не могло помочь: эти люди, незнакомые со штабной работой, увеличивая число сопровождающих начальника отряда лиц, могли быть лишь ординарцами»
[219].
