Наконец, в-третьих, Восточная Пруссия есть регион, чрезвычайно неудобный для ведения маневренных фланговых действий. Это район массы озер, система которых превосходно защищала провинцию от удара строго с востока (Мазурская озерная система) и неплохо — от удара с юга, от рубежа реки Нарев. Именно озерные районы дробили единство русского наступления на части. Прежде всего 1-я и 2-я русские армии, долженствовавшие наступать в Восточную Пруссию, двигались порознь вплоть до преодоления линии Мазурских озер. На этом этапе германское командование в Восточной Пруссии (8-я армия) получало превосходные шансы на разгром русских по частям. Именно такие маневры отрабатывались на полевых поездках германского Большого Генерального штаба при графе А. фон Шлиффене.
Также немцы сумели укрепить южное пограничье Восточной Пруссии системой блокгаузов, расположенных в промежутках между озерами. Против пехотно-артиллерийской атаки эта система была бессильна, но зато она чрезвычайно успешно сдерживала наступление кавалерии, вынуждая ее спешиваться перед каждым таким блокгаузом и атаковать его в пешем строю в лоб — ведь блокгаузы так применялись к местности, чтобы они не могли быть обойдены конницей. Следовательно, в данном случае русская конница в темпах своего движения ничем не отличалась бы от пехоты. Каков бы тогда был смысл конного удара? Именно это обстоятельство наряду с фактом преднамеренной слабости русских коммуникаций (отсутствие не только железнодорожной сети, но и нормальных шоссе) в районе севернее Нарева до русско-германской границы вынудило русских отказаться от проведения конного удара силами кавалерии 2-й русской армии. То есть той армии, которая должна была здесь наступать в Восточную Пруссию.
Лесные массивы Восточной Пруссии в сочетании с озерными акваториями и системой укрепления промежутков между ними превосходно защищали провинцию от удара русской кавалерии. В то же время ничего этого не было в Познани, бить по которой русские планировали, как показано выше, еще начиная с генерала Обручева. Следовательно, перемена планирования для исследуемой в этой главе темы сказалась в том, что русская стратегическая кавалерия Северо-Западного фронта должна была действовать в чрезвычайно неудобных условиях для выполнения поставленной перед ней задач. Офицер-кавалерист В. Кочубей так вспоминал о начале войны: «Действительно, какой был абсурд посылать крупные кавалерийские соединения для самостоятельных действий в огромных лесных пространствах! Наши командные верхи, состоявшие главным образом из бывших пехотных офицеров, совершенно не умели пользоваться кавалерией… Что могла сделать кавалерия в бездорожных, почти дремучих лесах, где не было возможности ей развернуться, где она была обречена на действия только в пешем строю, где кони становились для нее только обузой? Всякое движение в конном строю среди бесчисленных болотных полян или сети осушительных каналов, среди деревьев и густых кустарников — да еще с пиками — было чрезвычайно трудным, или даже просто неосуществимым… Порой казалось даже, что наше Высшее Командование считало кавалерию созданной именно для действий в лесах, так как где только оказывались на театре военных действий лесные пространства, непременно туда посылались кавалерийские дивизии и корпуса… Немцы же избегали посылать свою кавалерию в леса»
[222].
Таким образом, воплощение идеи массированного конного удара по Германии в жизнь, проведенное в русском планировании к июлю 1914 года, не могло не принести чрезвычайно малый эффект. Немцы сделали все от них зависящее, чтобы сорвать русские планы массированного кавалерийского вторжения в германские пределы. В свою очередь, русское военное ведомство при ген. В.А. Сухомлинове подыграло врагу, составив такие планы войны, согласно которым русская конница обязывалась действовать в наименее позитивных условиях, при наличии и лучшего варианта — удара с левобережного плацдарма Вислы. Недаром первый офицер оперативного управления 8-й германской армии М. Гофман впоследствии писал: «…нас не беспокоила многократно уже обсуждавшаяся возможность кавалерийской атаки большими массами неприятеля. С ними управились бы войска, охранявшие границу. Нам даже желательно было, чтобы русские в действительности предприняли такого рода атаку и при этом сразу потерпели бы неудачу»
[223].
В итоге было решено, что удар стратегической кавалерии по Германии будет произведен из-за рубежа реки Неман силами армейской конницы 1-й армии, сосредоточивавшейся в Виленском военном округе. Именно здесь немцы и ждали такого удара, а значит, могла ли удаться такая операция? Составители данного планирования оправдывались, что предполагаемый конный удар прежде всего прикроет сосредоточение 1-й русской армии. Однако здесь сосредоточение происходило под прикрытием водной преграды, а кроме того, главная масса германских войск отправлялась против Франции. Так зачем же 8-я германская армия стала бы рисковать удлинением своих коммуникаций, располагая заведомо меньшими силами, нежели готовившиеся к удару по Германии русские армии Северо-Западного фронта? То есть русская мобилизация и не могла быть сорвана неприятельским вторжением.
Поэтому, с нашей точки зрения, были правы те русские военные деятели, что предлагали производить конный набег в Германию не в Восточную Пруссию, а с плацдарма левого берега Вислы. Здесь была лучшая география, кратчайшее расстояние до жизненно важных центров Германии, перспективы широкого вторжения с перспективами маневренных действий большими конными массами. Заодно, что было реально, действия русской конницы задержали бы там те германские армейские корпуса, что должны были по сосредоточении отправляться во Францию. Это были 5-й и 6-й армейские корпуса немцев, чьи передовые подразделения еще до посадки в эшелоны, идущие к франко-германской границе, разорили русский городок Калиш. При энергичных действиях русская конница могла вынудить немцев обороняться в Познани. Разве это не было бы лучшей помощью Франции, нежели обреченная на неудачу попытка срыва мобилизации в Восточной Пруссии? Нельзя забывать, что роль конницы — полное уничтожение коммуникационных линий врага.
Вышло так, как вышло. Итак, согласно русскому оперативному планированию удар стратегической кавалерией должен был быть произведен по Восточной Пруссии, при этом со стороны Немана — конницей 1-й армии. То есть эта конница подчинялась уже не армейским корпусам, а штабу армии, которую возглавил командующий войсками Виленского военного округа ген. П.К. Ренненкампф. В состав армейской конницы 1-й армии вошли 1-я (ген. Н.Н. Казнаков) и 2-я (ген. Г.О. Раух) гвардейские кавалерийские дивизии, 1-я (ген. В.И. Гурко), 2-я (ген. Г. Хан Нахичеванский) и 3-я (ген. В.К. Бельгард) кавалерийские дивизии, а также 1-я отдельная кавалерийская бригада. Всего конница 1-й армии имела в своем составе сто двадцать четыре эскадрона при шестидесяти легких орудиях.
Кавалерия 1-й армии сводилась в две группы: главную под командованием Хана Нахичеванского (четыре дивизии — 1-я и 2-я гвардейские, 2-я и 3-я кавалерийские) и действующую на левом фланге армии группу ген. В.И. Гурко (1-я кавалерийская дивизия при поддержке 5-й стрелковой бригады). Мировую войну Хан Нахичеванский, бывший коренным гвардейцем, встретил в качестве начальника 2-й кавалерийской дивизии и уже в ходе развертывания 1-й армии был назначен командиром всей армейской кавалерии (до десяти тысяч сабель) ввиду своих личных качеств и гвардейских связей. Он оказался самым старшим по производству кавалерийским начальником в 1-й армии и потому довольно случайно получил под свое командование основную массу конницы, исходя из обыкновенного старшинства по службе.
