Во-вторых, штаб 1-й армии (то есть не только сам командарм-1, но и его сотрудники) ошибся в том, что значительная часть немецкой группировки (не менее двух корпусов) отступила в крепость Кенигсберг. Именно так сделали бы русские (колебания Ставки и главнокомандования Северо-Западного фронта в 1915 году по поводу оставления крепостей в Польше) и делали австрийцы (Перемышль). Немцы поступили правильно: как можно было запереть в крепости половину полевой армии, когда решается судьба войны? Но русские сделали бы наоборот и, поставив себя на место врага, ошиблись. Кроме того, 1-й армейский корпус ген. Г. фон Франсуа действительно отступил в Кенигсберг. Но не для того, чтобы обороняться там, а для того, чтобы быть мгновенно переброшенным по железнодорожным магистралям через всю провинцию против левого фланга 2-й русской армии ген. А.В. Самсонова. Вот в этом ошибся штаб 1-й армии, и его не поправил точно таким же образом рассуждавший (приоритет обороны первоклассной крепости перед полевой борьбой) штаб фронта.
Неверно оценив обстановку, командарм-1 продолжил громоздить цепь ошибок. Основная масса войск 1-й армии двинулась для блокады крепости Кенигсберг, а не для преследования 8-й германской армии к Алленштей-ну. Вперед двинулись только авангарды и 1-я кавалерийская дивизия ген. В.И. Гурко. Вскоре эта ошибка была закреплена директивой главкосевзапа ген. Я.Г. Жилинского, прямо предписывавшей 1-й армии блокировать Кенигсберг и Летцен. Соответственную этой ошибке задачу получила и кавалерия — идти вперед, огибая Кенигсберг с целью воспрепятствовать уходу оттуда противника вдоль побережья Балтийского моря.
В какой-то мере такая задача была оправданна, так как именно таким образом из Кенигсберга был переброшен германский 1-й армейский корпус. Но разве могла конница по темпам движения угнаться за железными дорогами? В то время как русские кавалерийские авангарды вышли к западным фортам Кенигсберга, войска генерала Франсуа уже прорывались в тыл 2-й армии под Танненбергом — Сольдау. Опасливые же маневры командования стратегической кавалерии еще больше усугубляли ошибки штаба 1-й армии, так как ни о какой инициативе действий в отношении Хана Нахичеванского не приходится и говорить. «Командование армии правильно ставило задачи конному корпусу для операции на правом открытом фланге, но конница все-таки была разбросана по фронту… Бессмысленно конница передвигалась взад и вперед и не только прижималась к армии и обнажала иногда ее фланг, но и утомляла конский состав. Боязнь сближения с противником и опасение за фланг и тыл конницы особенно сказались в этой операции»
[253].
Нельзя не упомянуть и о факторе поддержания связи. Так, немногочисленный отряд ген. В.И. Гурко (кавдивизия с бригадой), действовавший вместе с пехотой, получил искровую радиостанцию, а Хан Нахичеванский — нет. То есть связь с группой стратегической кавалерии поддерживалась преимущественно через посыльных. В итоге приказания отдавались через третьих лиц, с неизбежным запозданием и искажением в связи с изменившейся обстановкой. Поэтому штабу армии было очень удобно сваливать свои вины на кавалеристов, особенно если вспомнить, что четких приказов после Каушена Хану уже не отдавалось, а «сводки о противнике», ежедневно присылаемые ему ген. П.К. Ренненкампфом, ничего не говорили о своей собственной группировке всей 1-й армии.
Наступление русской конницы вокруг Кенигсберга продолжалось недолго. Авангарды русских уже обстреливали западные форты крепости, а центр занял Прейсиш-Эйлау. Но в этот момент штаб фронта неожиданно для себя сообразил, что 2-я армия терпит катастрофу. В связи с этим главкосевзап ген. Я.Г. Жилинский стал отдавать лихорадочные приказания по срочному маршу 1-й армии на помощь генералу Самсонову. В свою очередь, командарм-1, уже почуявший неладное и перебросивший к себе 2-й армейский корпус ген. С.М. Шейдемана, сам двинулся вперед. Приказ идти на выручку соседу был отдан и коннице — 16 августа.
В этот момент русская стратегическая кавалерия, не имея перед собой противника, беспрепятственно продвигалась по Восточной Пруссии, блокируя Кенигсберг. Как только выяснилось, что конная масса, в принципе, «простаивает», не выполняя своих функций, вследствие неумения П.К. Ренненкампфа и Г. Хана Нахичеванского использовать конницу сообразно ее силам и назначению, ее стали раздергивать по частям. Сначала вся масса группы Хана была переведена на южный берег реки Прегель, а на северной стороне остался отряд генерала Рауха — 2-я гвардейская кавалерийская дивизия. Затем, когда масса была повернута для помощи 2-й армии на Вормдитт, у Кенигсберга был оставлен генерал Казнаков с бригадой 1-й гвардейской кавалерийской дивизии. Впереди же пехоты 1-й армии на Алленштейн наступала 1-я кавалерийская дивизия ген. В.И. Гурко.
При этом все три отряда — Хана, Рауха и Гурко — двигались к 2-й армии порознь, не объединенные ни единым замыслом, ни общим командованием. То же положение сохранилось и после поворота германской 8-й армии против 1-й русской армии после победы под Танненбергом. Поэтому кавалерия и не сумела выполнить своих задач по разведке надвигавшегося противника и не воспрепятствовала его выходу на русский фланг. Фронтальное наступление изобилует кризисами в своем развитии. Поэтому необходимо развивать энергичный маневр по нажиму на растянувшиеся сообщения противника. Здесь существенную помощь может оказать решительное движение массы кавалерии, сосредоточенной на охватывающем крыле. Как считает А.А. Свечин, «выход массы конницы на сообщения неприятеля представляет хорошее начало для крупного оперативного успеха». Именно этого русские кавалерийские начальники делать и не умели. И все это при том, что конница несла сравнительно небольшие потери, если сравнивать их с пехотой (большие потери были только под Каушеном). Например, в лейб-гвардии Кирасирском полку (1-я гвардейская кавалерийская дивизия) за август 1914 года в ходе Восточно-Прусской наступательной операции погибло 6 офицеров и 42 нижних чина.
Вообще использование конницы проходило под знаком не столько боевой деятельности, сколько под знаменем изматывания сил людей и лошадей. Можно, конечно, сказать, что конница должна вести разведку, но реальная отдача здесь явилась минимальной — штаб 1-й армии вплоть до сообщения 15-го числа из штаба фронта даже и не подозревал, что 2-я армия охватывается противником с обоих флангов. То есть — не только от Сольдау, но и со стороны Бишофсбурга, где простое движение корпусов 1-й армии вперед вынудило бы врага остановиться и отступать за Алленштейн. Боевая сила эскадронов ослаблялась постоянной высылкой разъездов из отборных всадников полка, обыкновенно числом около взвода.
И нельзя сказать, что действиям русских мешал климат. Так, конница 1-й армии с 1 августа по 5 сентября только два раза попадала под дождь, такая стояла хорошая погода. Казалось бы — действуйте! И напомним, что, невзирая на дрянную организацию (сведение кавалерийских дивизий в стратегическую массу при отсутствии заблаговременно подготовленного штаба соответствующего уровня), русская конница если в чем и испытывала недохват, так только в боеприпасах. В. Рогвольд так оценивает итоги деятельности русской кавалерии в Восточно-Прусской операции: «В конечном счете нужно прийти к заключению, что если поход в Восточную Пруссию летом 1914 года оказался для русской кавалерии сравнительно легким и не вызвал больших лишений, то благодаря главным образом богатству страны. Организация кавалерийских дивизий и их снабжение были приноровлены к работе их в составе корпусов, не отходя далеко от своей пехоты. Как только из дивизий пришлось создать отряды армейской конницы, так сейчас же дали себя знать все недочеты по организации и снабжению, что отозвалось вредно на деятельности армейской конницы, создавая ей ненужные затруднения… Можно только удивляться, что обо всем этом не подумали заранее именно в русской армии, где самым планом войны предвиделось создание крупных отрядов армейской кавалерии и где раньше, до конца японской войны, имелись в мирное время кавалерийские корпуса»
[254].
