Первые предложения Японии
В соответствии с духом англо-японского союза, министр иностранных дел Комура добился одобрения Англией предполагаемых переговоров, и теперь, 28 июля, он поручал Курино Синъисиро, японскому послу в Санкт-Петербурге, объявить России решение своего правительства. 12 августа, после того как Россия согласилась на переговоры, Япония представила шесть пунктов основы взаимопонимания между двумя странами. Упор делался на статьи 1, 2 и 5:
1. Взаимная готовность уважать независимость и территориальную неприкосновенность Китайской и Корейской империй и придерживаться принципа равной возможности для торговли и производства для всех наций в этих странах.
2. Обоюдное признание преобладающих интересов Японии в Корее и особых интересов России в железнодорожном строительстве в Маньчжурии и признание за Японией относительно Кореи, а за Россией — относительно Маньчжурии прав принимать меры для защиты интересов, которые оговорены в статье 1 настоящего соглашения.
3. Признание со стороны России права Японии предоставлять помощь Корее в проведении реформ и управлении, включая по мере необходимости военную помощь.
Предложения Японии, представляющие собой политику обмена Маньчжурии на Корею, носили односторонний характер. Прошло пятьдесят два дня, прежде чем в Японию пришли ответные предложения со стороны России.
Когда выдвигались первые предложения со стороны Японии, среди японских политиков еще существовали разногласия. Гэнро в целом были настроены более оптимистично и более одобрительно относились к переговорам, чем лидеры второго поколения, такие, как Кацура и Комура. В военном и военно-морском штабе мнения командиров и подчиненных расходились. Флот под руководством Ямамото относился к войне с меньшим энтузиазмом. Правящие олигархи были согласны в том, что относительно Кореи Япония не должна делать уступок, хотя безопасность Кореи должна быть обеспечена; в переговорах главным пунктом должен быть маньчжурско-корейский обмен. Однако существовало множество мнений по поводу формулировки политики обмена. Комура и Кацура настаивали на наиболее буквальной ее интерпретации, как и показали первые предложения Японии. Гэнро должен был предпринимать все усилия, чтобы сдержать молодых лидеров и сделать политику обмена более приемлемой для России, не подвергая угрозе сохранность Кореи для Японии. Но, глядя на первые требования Японии, было понятно, что вероятность успешного завершения переговоров с самого начала невелика. Удача или неудача переговоров зависели прежде всего от готовности России согласиться на вариант маньчжурско-корейского обмена без требований каких-либо уступок от Японии в Корее и от того, насколько Япония отступится от своих первых предложений в отношении Маньчжурии. В японских правящих кругах только гэнро имели власть и готовность повлиять на то, чтобы занять примиренческую позицию. Со стороны же России примиренческая позиция оказывалась необходимым условием для того, чтобы переговоры достигли своей цели.
НАВСТРЕЧУ ОБЪЕДИНЕННОМУ ПРИЗЫВУ К ВОЙНЕ
Тайро Досикай
Об императорском совете 23 июня 1903 года широко писала японская пресса. Состояли эти публикации в основном из различного рода догадок, поскольку пресса не могла знать точно, что именно происходило на совете. Несмотря на это, журналисты сделали совершенно правильные выводы, что в свете все более напряженных отношений между Японией и Россией должно было быть принято решение о начале прямых переговоров с Россией. Известия об императорском совете стали дополнительным стимулом для политических деятелей.
9 августа, через четыре месяца после того, как Россия нарушила свои обязательства касательно второго этапа эвакуации, Тайкайго Досикай, следившее за действиями России в Маньчжурии и нетерпеливо ожидавшее сколь-нибудь положительного ответа со стороны японского правительства, провело общее собрание в зале Кинкикан в Канде, Токио. «Токио асахи симбун» писала, что на собрании было более сотни членов Досикай, в том числе Сасса Томофуза, Тояма Мицуру, Хираока Котаро, Комути Томоцунэ, Сузуки Сигэто (старый активист Дзию Минкэн Ундо и бывший депутат парламента от Эхимэ из фракции Кэнсэйхонто), Такэути Масаси (независимый депутат парламента от Ниигаты, придерживавшийся линии Кэнсэйхонто), Наканиси Маскаи (старый китайский активист) и Кудо Кокан (депутат парламента от Аомори из фракции Кэнсэйхонто). Зал, по сообщениям, был до отказа забит еще пятью сотнями человек.
В ходе собрания Тайгайко Досикай реорганизовали под новым названием Тайро Досикай («Антироссийское товарищество»), что, конечно, честнее выражало истинную цель общества. В декларации были перечислены пять недавних событий, когда Япония проявила безграничное терпение по отношению к действиям России: передача полуострова Ляодун в 1895 году, его приобретение Россией всего три года спустя, расширение Россией своей железной дороги до Порт-Артура и Даляня, соглашение между Россией и Японией по поводу Кореи и терпеливое ожидание Японией эвакуации российских сил из Маньчжурии после боксерского восстания. Под гром оваций была принята следующая резолюция:
«Нашей стране небом предписана миссия хранить вечный мир на Дальнем Востоке. Сначала мы должны заставить Россию вывести, как она и обещала, свои войска из Маньчжурии, а затем — вынудить китайское правительство открыть этот регион для всего мира. Мы требуем, чтобы наше правительство выполнило свою миссию без колебаний».
На собрании были зачитаны послания от князя Коноэ, графа Окумы Сигэнобу и графа Итагаки Тайсукэ. Коноэ настаивал на том, чтобы Япония активно воспрепятствовала упрямству России, и подчеркивал, что полный вывод России из Маньчжурии является обязательным условием безопасности японских интересов в Корее. Поэтому он отбрасывал идею обмена Маньчжурии на Корею. Окума сетовал на колеблющиеся власти Японии, в то время как «народ принял твердое решение и напоминает вулкан накануне извержения». Итагаки требовал, чтобы Япония выяснила истинные намерения России, нарушающие мир в Восточной Азии. Затем Отакэ Каньити пересмотрел историю передачи полуострова Ляодун и пришел к псевдологическому заключению: поскольку «история повторяется», то теперь уже очередь России проглотить горькую пилюлю. 600 человек стояли в торжественном молчании, когда он с уважением прочел императорское предписание о передаче полуострова Ляодун. Собрание завершилось троекратным криком «банзай!» и пением «Кими га е» (национального гимна). «Токио асахи симбун» отметила, что собрание прошло мирно, за исключением того, что несколько полицейских отказались встать перед прочтением императорского предписания. Шквал возмущения со стороны слушателей заставил их подчиниться.
Тайро Досикай оказалось очень неоднородным собранием политических деятелей — поэтому резолюции Досикай не хватает резкости и остроты. Доступные материалы слишком скудны, чтобы из них можно было узнать подробности состава общества. Очевидно то, что в Досикай попали как люди, безоговорочно противостоящие правительству, так и те, кто в душе хотел бы помочь правительству и поддержать его, хотя и оказался в положении оппозиции. Сначала даже пошли слухи, что Тайро Досикай — всего лишь инструмент кабинета Кацуры. Хотя все более враждебная по отношению к правительству позиция Тайро Досикай сильно уменьшила доверие к подобным слухам, несомненно, членов Досикай более-менее объединяло только одно — желание обеспечить жесткую международную политику по отношению к России. В противном случае Досикай оказывалось сборищем людей с разнообразными мотивами и опытом. Эта неоднородность, естественно, оказывала влияние на курс его действий. Оно грозило расколоться всякий раз, когда надо было принимать важное стратегическое решение, касалось ли оно публичного порицания правительства за его секретную дипломатию, сводящуюся якобы к постоянным отступлениям, или составления петиции трону с просьбой к императору наказать своих медлительных и нерешительных министров и советников. Некоторые требовали, чтобы подобные действия совершались немедленно, в то время как другие призывали к осторожности и осмотрительности и выражали в некоторой степени понимание тяжести проблем правительства в тонкостях переговоров с Россией. Единство и единодушие в действиях, казалось, достигались только за счет того, что дипломатические переговоры тянулись безо всяких признаков успеха.
