Ставка требовала:
«Командиров и политработников, во время боя срывающих с себя знаки различия и дезертирующих в тыл или сдающихся в плен врагу, считать злостными дезертирами, семьи которых подлежат аресту как семьи нарушивших присягу и предавших свою Родину дезертиров.
Обязать всех вышестоящих командиров и комиссаров расстреливать на месте подобных дезертиров из начсостава».
Ни генерал Петровский и никто из его ближайших командиров, политработников и работников штаба ничего об этом приказе не знали, ибо связи со штабом армии не было уже второй день. Но никто из них и не помышлял о том, чтобы снять знаки различия или раствориться среди солдатской массы. Каждый командир неукоснительно выполнял свои служебные обязанности, глубоко осознавая, что без умелого управления успех в бою невозможен. Красноармейцы верили своим командирам, надеясь, что им удастся прорваться из окружения. Никакой паники среди красноармейцев и младших командиров не было. По крайней мере случаев массового дезертирства и перехода на сторону врага отмечено не было.
Вражеская авиация в течение дня нанесла несколько бомбовых ударов по районам сосредоточения техники и личного состава корпуса в лесном массиве севернее и северо-восточнее станции Хальч. Во время одного из них получил тяжелое ранение командир 61-й сд генерал-майор Прищепа Николай Андреевич.
О том, что дальше произошло с генералом Н.А. Прищепой, свидетельствует письмо, написанное 47 лет спустя после этих событий тремя санитарками, Е.Е. Лундберг-Матвеевой, Н.А. Черкашиной-Фокановой и П.В. Васильевой, которые до последней минуты были рядом с комдивом.
«...Прошло 47 лет. Но память постоянно возвращает нас к отдельным событиям той далекой юности, опаленной войной и которые запомнились на всю оставшуюся жизнь.
В одну из августовских ночей 1941 года медсанбат подняли по тревоге и приказали срочно грузить па машины все имущество. Наша дивизия отходила под ударами свежих резервов противника к Днепру в сторону северо-западнее Жлобина.
12 августа немецкие войска нанесли сильный удар по всему фронту войск 63-го стрелкового корпуса в полосе от Рогачева, через станцию Хальч до Буда-Кошелёво.
С тяжелыми боями отходили полки нашей дивизии и других дивизий. Мы не успевали разворачивать медсанбат и старались развернуть хоть на короткое время операционную палатку, т.к. в результате операций против противника и усиления бомбежек увеличился поток раненых.
К середине августа 1941 года соединения корпуса оказались в окружении и соединения и части с боями прорывались через немецкие заграждения.
Бои шли днем и ночью, напряжение было большое.
16 августа медсанбат остановился на опушке леса, что у дороги на Буду Кошелевскую.
Здесь по-походному, не разворачиваясь, мы перевязывали раненых. Ходячих отправляли на дорогу, а тяжелых сосредотачивали в лесу, чтобы с наступлением темноты попытаться вывезти.
Где-то среди дня Лену Лундберг вызвали к командиру медсанбата и приказали неотлучно находиться возле тяжело раненного командира нашей дивизии генерала Н.А. Прищепы.
Состояние командира было тяжелое. Он получил множественное ранение при обстреле из самолета, из которых одно было в позвоночник. Это периодически приводило его к потере сознания, приходилось часто вводить обезболивающее средство.
Всех поражала и покоряла сила воли и мужество генерала. Приходилось удивляться, как он находил в себе силы, чтобы отдавать последние распоряжения и выслушивать подчиненных о боевой обстановке.
К вечеру генерала положили в кузов грузовой машины для направления в госпиталь.
Старшей была назначена Лена Лундберг, а для сопровождения она попросила взять с собой двух подруг, Нину Черкашину и Полину Васильеву.
Когда мы выехали на дорогу, ведущую в сторону Буда-Кошелевская, то увидели, что она полностью забита отходящей техникой, солдатами, беженцами и проскочить вперед было немыслимо. И только мастерство шофера нам как-то помогало без остановок двигаться вперед.
По дороге к нам в кузов запрыгивали какие-то бойцы в надежде поскорее выбраться из этого хаоса отступления.
Дорога откуда-то обстреливалась немецкой артиллерией, самолеты сбрасывали осветительные ракеты, после чего пикировали и обстреливали колонны на дороге.
Вдруг среди ночи машина остановилась. Шофер выскочил из кабины и побежал в сторону от дороги. Попрыгали все из кузова, и мы втроем с раненым генералом остались в кузове затихшей машины. Оказалось, что кончился бензин.
Тогда Лена Лундберг выскочила из кузова и, размахивая пистолетом, пыталась остановить какую-нибудь машину, чтобы переложить командира. Это ей не удавалось, наконец остановилась легковая машина «эмка». В ней ехали работники политотдела корпуса, которые лично знали командира дивизии.
Мы втроем перенесли раненого в машину. Так как он был высокий и крупный мужчина, то мы положили его почти по диагонали: ноги лежали на плечах шофера, а плечи у нас на руках.
В машине было тесно и жарко. Генералу стало хуже. Он стонал, бредил, просил пить, но воды не было и мы давали ему влажную от утренней росы траву в рот.
Где-то во второй половине ночи мы свернули с основной дорога в сторону станции Буда Кошелевская, где нам казалось меньше отходящей техники и можно будет ехать побыстрей.
Но немного мы проехали, как вдруг из тьмы ночи, а ехали мы с погашенными фарами, перед машиной возник шлагбаум, часовой и мы услышали немецкий окрик.
В мгновение шофер развернул машину и дал полный газ. Сзади раздалась пулеметная очередь. Машину она не повредила, но одна пуля попала в колено военврачу Торгунову. На ходу его перевязали, и, углубившись в лес, мы остановились.
В лесу было тихо, но вокруг горели пожарища и слышались выстрелы. Куда ехать, не совсем было ясно, и после тревожной ночи мы решили немного отдохнуть.
Кто-то из нас троих постоянно дежурил возле Н.А. Прищепы.
На рассвете генерал Н.А. Прищепа умер. Это было в лесу, недалеко от станции Буда-Кошелевская.
Здесь же молча выкопали могилу. Тело генерала завернули в плащ-палатку и опустили в могилу. У могилы постояли, отдавая последний долг нашему боевому командиру дивизии.
Чуть в стороне офицеры вырыли вторую небольшую яму, сложили туда свои полевые сумки, планшеты и зарыли их вместе с некоторыми документами.
Жене Лундберг, как старшей но доставке раненого, передали ручные часы генерала.
С рассветом мы поняли, что немцы нас опередили, что двигаться на машине больше нельзя, и, выведя из строя машину, решили идти пешком.
Военврачу Ш. Торгунову двигаться было очень трудно, и мы вынуждены были оставить его в одной из хат проходящей деревни. После стало известно, что он выздоровел и в годы войны был главным хирургом партизанского края Белоруссии.
После похорон Н.А. Прищепы мы в течение суток пробирались по немецким тылам в сторону Гомеля, чтобы выйти к своим.
