Комдив Утвенко и начальник штаба Данилович предложили капитану подавить позиции противника между деревнями Клемятино и Выдрино. Было условлено, что сначала подразделения дивизии произведут артиллерийско-минометный налет по позициям неприятеля своими силами, а через десять минут по окончании их работ дадут залп реактивные установки. Командование знало, что уже неделю действует в армии дивизион реактивных минометов, но на своем участке еще их не видело и не слышало.
Оказалось, правда, что батарея капитана к этому дивизиону не относится, но встреча комдива и капитана была скрашена тем, что они оказались знакомыми еще по Воронежу. Бородатый капитан был не кто иной, как теперь широко известный командир первой батареи реактивных установок Иван Андреевич Флеров.
Батарея Флерова совершила марш из района деревни Пнево, что на на Днепре, под Ельню, и по приказу Жукова оказалась на позициях 19-й дивизии. Залп ее прогремел далеко за полночь, что и позволило полкам дивизии прочно закрепиться в Клемятине и Выдрине.
Жуков в своих «Воспоминаниях и размышлениях» (т. 2, с. 114) по поводу боев за Выдрино пишет:
«При атаке одного из рубежей на подступах к Ельне наш стрелковый полк (номера его, к сожалению, не помню) овладел д. Выдрино, где находился опорный пункт врага. Соседи несколько отстали, и поэтому ближайшая к деревне местность на флангах атакующего полка не была полностью очищена от противника. Это немедленно сказалось на положении полка. Воспользовавшись создавшейся ситуацией, неприятель сосредоточил весь огонь минометов из соседних опорных пунктов по деревне. Наступление задержалось.
Однако командир полка не растерялся. Он связался с поддерживающей артиллерией и поставил перед ней задачу — подавить опорные пункты немцев, мешающие его части двигаться вперед. Только после того, как эта задача была выполнена, полк смог продолжить наступление».
Запомнившийся Жукову командир был майор К.С. Монахов, которому через двадцать дней он доверил 106-ю дивизию.
Жарко было и на позициях 120-й дивизии генерал-майора Петрова. По сути дела, это соединение не прекращало боев во время подготовки к общему наступлению. За последнюю неделю в итоге ожесточенных боев оно заняло несколько населенных пунктов, отбросило врага и нанесло ему тяжелые потери. Фашисты произвели ответный удар, предприняли две атаки, но они были отбиты с огромными потерями для противника.
Этот день был четвертым днем упорных боев за высоту Н., то есть за один из холмов бугристой смоленской земли. В этих боях, как писала армейская газета, «особую отвагу и бесстрашие, полное презрение к смерти проявило подразделение старшего лейтенанта Нигрова. Батарея старшего лейтенанта Родионова заставила замолчать многие огневые точки противника и подняла на воздух его блиндажи».
Однако нового продвижения вперед у Петрова пока что не было, как не было его и в остальных дивизиях, наступавших в центре выступа и на левом фланге. Это очень огорчало Жукова. Вечером он разочарованный уехал от Ракутина в 43-ю армию, в район Рославля, где могли быть еще большие огорчения.
Гудериан в своих послевоенных воспоминаниях пишет: «К 8 августа уже можно было подвести некоторые итоги боев за Рославль, которые сначала казались нам чрезвычайно радостными и значительными». Радость эта подогревалась возможностью использовать район Рославля для осуществления главной мечты немецкого танкового бога — наступления на Москву. Он уже понял, что из Ельни ему не прорваться в желанном направлении.
Да и как было не понять, если от ударов ракутинской опергруппы застонали гитлеровские вояки. Знал и Ракутин об этом стоне по документам, обнаруженным у пленных и убитых немцев. Вот, например, какие признания прочитали советские командиры в письме посыльного 3-го батальона 321-го пехотного полка Эриха Бона от 8 августа: «За последние дни я ругался больше, чем до этого в течение одного года. Представь себе: маршировать до потери сознания, до поздней ночи, потом стоять на посту или сидеть в окопах, к тому же в дождь, а утром снова в путь. От злости я бросил свой велосипед в лесу. Однажды я должен был ползти 30 минут по картофельному полю и волочить за собой велосипед. Но слава Богу, мне удалось выйти» (ЦАМО РФ. Ф. 219. Оп. 690. Д. 130. Л. 151).
В следующий раз, надо полагать, ему не удалось добраться к своим. Но стон солдат, да и командиров, — еще не победа над ними. Ракутин, мобилизуя своих подчиненных на выполнение приказа 012, понимал это. Нужны были новые усилия.
ДЕНЬ ДВАДЦАТЬ ТРЕТИЙ
Суббота, 9 августа
Похвальный отзыв Жукова о действиях командира полка в бою за деревню Выдрино был приятен и командарму Ракутину, и члену Военного совета Иванову, и начальнику политотдела Абрамову. Их реакция на похвалу была незамедлительной: широко показать в газете опыт боев 19-й дивизии. Абрамов тотчас приказал редактору Ильину срочно командировать туда корреспондента.
И вот политрук Василий Величко в редакционном броневике трясется по фронтовой дороге, держа путь в штаб комдива майора Утвенко, который располагался в районе Покровских хуторов. В полночь был на месте. Майор Утвенко со своими штабистами занимался подведением итогов минувшего дня и определением задач полков и их подразделений в новом бою.
Старые знакомые, в шутку называвшие себя земляками, встретились тепло, но времени даром не теряли. Поздравив майора с успехом, Величко сразу сообщил, что ему приказано широко осветить в газете опыт боев лучшего стрелкового полка. Утвенко широко улыбнулся.
— У нас все полки воюют отлично, — сказал он.
— Мне рекомендовали рассказать читателям, как сражаются политбойцы.
— Что ж, политбойцы народ надежный, — согласился майор Утвенко и посоветовал: — В полку Шитова их немало, отличные хлопцы. Они всегда там, где нужнее. Повести в атаку особую ударную группу, по-пластунски, в полном молчании перейти фронт врага, подавить вражеское пулеметное гнездо, доставить хлеб нашим бойцам, попавшим во временное окружение — на любое задание политбоец откликнется: «Я здесь, товарищ командир».
— Кто из политбойцов запомнился вам лично? — спросил Величко.
— Вот, например, Орлов. Ему всего двадцать один год. На днях я получил от него письмо из лазарета. Он ранен, а думает о своей части, о победе.
Василий Величко выписал из письма слова: «Задание выполнено. Желаю победы. Скоро буду сам» и попросил рассказать об Орлове что-нибудь конкретнее.
— Безотказный, инициативный боец. Много у него разных хороших дел, — отвечал Утвенко. — Он и в атаках действовал решительно, и в штабе помогал писарю срочные дела готовить, читал бойцам газеты, учил их метать гранаты, ползал в тыл врага впереди своего отделения…
Майор Шитов, к которому связной проводил корреспондента, был еще лаконичнее.
— Наши политбойцы — это стальные люди, гроза фашистов, — сказал он. — Они творят чудеса. Они — костяк нашей части.
Далее пошел разговор о конкретных, героических и будничных, делах красноармейцев-политбойцов. Секретарь комсомольского бюро Д. Наумов рассказал о комсомольце Мертикове, который первый пошел в штыковую атаку, уничтожил пятнадцать фашистов… Шитов вспомнил, как во время боя к нему приполз разведчик-артиллерист Черкасов, потерявший связь со своей батареей, и попросил майора заказать артогонь по обнаруженным им целям… Красноармеец А. Карташев поведал, как однажды, доставляя пакет, сам оказался в фашистской засаде, но задание выполнил… Примеров и в самом деле оказалось очень много. Больше всех рассказали старший политрук И. Гольчинский и секретарь партбюро, политрук М. Баранов. Политбоец пулеметчик Семенихин в момент решительной схватки с врагом выдвинул свой пулемет вперед и все время наступления вел прицельный огонь по врагу, прокладывая путь наступающим. Комсомолец Иосиф Меломут однажды прошел через сплошной минометный огонь противника. Казалось, что он погиб. И вдруг все наступающие увидели, как он ползет уже далеко за линией разрывов.
