Однако имеющиеся серьезные источники четко и недвусмысленно говорят, что инициатором и главным руководителем восстания являлся И. Мошкин. Это и итальянская брошюра, и челобитная самого героя, и приписки других участников мятежа, вполне согласных с его первой ролью, и челобитная Я. Быкова, где о возмущении на галере сказано, что «промысл был атамана нашего Ивана Семенова». Очевидно, «капитан Симонович» представлял собой человека с железным характером, сильной волей, талантом организатора и авторитетом в среде невольников, и это предопределило дальнейшие события и место в них бывшего стрельца.
Согласно итальянскому источнику, И. Мошкин «возымел твердое намерение освободить себя и земляков из тяжелой неволи и в течение трех лет обдумывал и подготовлял план избавления своего совместно с товарищами». Он «начал подготовлять средства для освобождения с большою осмотрительностью и в глубокой тайне, сообща с некоторыми более близкими и верными товарищами». Из последующего рассказа И. Мошкина следует, что эти товарищи сидели рядом с ним. Очень похоже, что это были казаки с их военным и морским опытом, решительностью и храбростью. Впоследствии царь наградит детей боярских, участвовавших в восстании, по «рангу» несколько щедрее, чем казаков (на деньгу каждого), но в челобитной, которую подаст И. Мошкин, донцы будут идти впереди всех, в том числе и детей боярских.
Постепенно в заговор стали вовлекаться и прочие гребцы. «Я, — вспоминал позже сам предводитель, — живот свой мучил на каторге… и веры христианские не забывал, и стал подговаривать своих товарищей, всех невольников, чтоб как турок побить и в православную христианскую веру (т.е. на родину. — В.К.) пойтить. И те… мои товарищи слова моего не ослушались и в православную христианскую веру пошли… и в том мне… присягали, что слова моего слушать и ни в чем меня… не выдать, и… счастья исповедать (т.е. пойти на риск. — В.К.)».
Первые практические шаги невольники предприняли во время осады Азова турецко-татарской армией и османским флотом в 1641 г. Под Азовом была и галера Анти-паши Мариоля, и когда с нее свозили на берег ружейный порох, гребцы исхитрились каким-то образом потихоньку его красть, завязывать в мешочки и отдавать на хранение участнику заговора, одному из капитанских помощников Микуле. Это был тоже раб, «русин», внешне вполне верный паше и исполнявший на корабле обязанности эконома. Капитан поручил ему «заведовать съестными припасами, назначенными как для его личного стола, так и для продовольствия турецких солдат и невольников; турки поэтому не наблюдали за поведением Микулы; он во всякое время расхаживал без цепей по галере, и только на ночь на него налагали оковы».
Рабам удалось выкрасть 40 фунтов (свыше 16 кг) пороха, мешок с которым Микула, пользуясь своим положением, спрятал среди мешков, наполненных сухарями. Укрытое «по милости божией… не заметили ни шпионы, ни сторожа турецкие».
На сторону невольников перешел и еще один приближенный паши — итальянский юноша-ренегат Сильвестр из Ливорно, тосканского порта на Лигурийском море. Этот молодой человек был известен даже тогдашнему султану Ибрахиму I в качестве «искреннего и убежденного ренегата, между тем как он оставался втайне христианином и состоял искренним пособником заговора».
И. Мошкин писал, что «турские люди доставали Озоев и его не достали, и много войска истеряли, и пошли от Озоева опять в Царьгород, и пришли… во Царьгород». Туда же вернулась и галера Анти-паши.
А по возвращении случилось нечто, заставившее капитана бежать со своим кораблем из столицы. Мы имеем две версии причин этого происшествия. По челобитной И. Мошкина, султан, «опалясь» на турецких командиров, не сумевших взять Азов, «многих пашей четвертовал и вешал», и Анти-паша «убоялся и побежал». Согласно итальянской же брошюре, с галеры сбежал грек-невольник, который «донес султану, что несмотря на его приказы и распоряжения, обеспечивающие безопасность греков, Анти-паша захватил в плен на свою галеру 40 человек из этого народа. Султан сделал выговор Анти-паше и приказал ему отпустить греков на волю. Но паша не желал исполнить этого приказания и поэтому… отправился в путь…» Целью плавания был Неаполь, где капитан «предполагал провести зиму и вести выгодные торговые сделки с купцами этого города».
Так или иначе, «в ночи» корабль снялся с якоря и пошел в Мраморное море. Однако, отойдя на две мили от Стамбула, он снова стал на якорь, поскольку Анти-паша решил, прежде чем продолжать движение, дождаться рассвета
[504]. Моряки и солдаты, в том числе янычары, погрузились в сон. Бодрствовала только стража, но и она несла службу спустя рукава, не ожидая никаких неприятностей. Вообще дисциплина команды была слаба, что сильно помогло рабам.
И. Мошкин и «его товарищи-русины сочли, что им представился случай освободиться из плена раньше, чем они надеялись; они решили ускорить исполнение своего предприятия, пока их не настигнут (корабли погони. — В.К.)… Переговоривши быстро между собою, они приготовились: каждый из них запасся камнем, лопатою или топором…» Каким образом это удалось сделать, источник не объясняет.
«В час добрый», по выражению руководителя восстания, в восьмом часу ночи по древнему счету времени, вынули спрятанный порох, и И. Мошкин подложил его под кормовой кубрик, где спали капитан и 37 (в челобитной 40) «лутших янычар», затем, лежа под банкой, зажег фитиль и стал поджигать порох, в то время как один из товарищей старался закрыть собой зажигателя. Порох отсырел и не вспыхивал. «И зажегши я… фитиль… запаливал дважды…» — вспоминал И. Мошкин. Порох не загорался.
В эту драматическую минуту огонь заметили турки. Итальянская брошюра говорит, что на горящий фитиль в руках у «Симоновича» обратили внимание шесть солдат, расставленных на ночь на галере в качестве часовых. Сам же герой сообщает, что это были паша и янычары (вероятно, не успевшие крепко заснуть). Капитан стал браниться: «Что… ты, собака, делаешь?» — «И я, — писал И. Мошкин, —…ему сказал, что хочу пить табак дымной (курить кальян. — В.К.)…» — «И ты… пив и ляги спать», — отвечал удовлетворенный ответом паша. И. Мошкин перевел дух: капитан «мне…. потом поверил и… с теми янычары лег спать, и поставил сторожу. И в то время я… не мог ничего учинити». В самом деле, третий раз пытаться поджечь фитилем сырой порох было смертельно опасно.
Но предводитель все-таки нашел выход, велев итальянцу Сильвестру, лежавшему среди турок и притворявшемуся спавшим, «принесть головню огню и… увертеть в плат, чтобы не видали сторожа». Сильвестр незаметно прополз по палубе и принес головню (по итальянскому источнику, «горящие угли, обернутые в тряпку»). Этот же юноша раздобыл и 12 сабель, которые И. Мошкин раздал «ближним своим товарищам, которые сидели подле». После этого он «тое головню подложил под порох» («бросил угли вниз в то место, где был заложен порох»), и раздался взрыв.
Зажигатель «обгорел… по пояс», а несколько гребцов, «сидевших в той стороне, где произошел взрыв, получили обжоги». Взрыв вышел «менее сильный, чем ожидали, по причине порчи пороха от сырости», но тем не менее достаточно внушительный. 28 спавших янычар взлетели на воздух, из них 20 выбросило в море. Некоторые другие турки сами бросились туда от огня, охватившего корабль: загорелись кубрики и паруса, огонь осыпал палубу. Часть турок метнулась к невольникам.
