О последующих событиях М. Петров рассказал так: «И видя… оне, паши и Тугай-мурза, что я им никаких вестей за собою не сказал, и, сняв с каторги, бив же меня еще и муча, и всякими соромными делы соромотя, учел у меня Тугай-мурза просить окупу дву тысечь золотых червонных, трех невольников крымских и кафимских… да трех пансырей царевичевых, погрому из Войска (захваченных казаками. — В.К.). А мне было… таким великим окупом окупитца нечем. И муча… меня и держав в Крыму, по селом своим возя полтора годы, и привез было меня в Азов на окуп и на обмену, и азовцы… с Войским Донским миру и окупу в те поры не учинили, и меня им на окуп… отдовать не велели и продали меня за моря в Царь-город, а ис Царя-города завезли меня в горы в турскую ж землю, в город Суваз» (Сивас).
В конце концов дьяку удалось уйти из плена. В 1649 г. через Персию, Табаксанскую и Кумыцкую земли М. Петров вышел на Терек, оттуда по Каспию на русской бусе (судне) добрался до Астрахани, из которой и вернулся на Дон, где казаки снова «учинили» его войсковым дьяком. Вместе с ним из турецкого плена вышли восемь донцов и русских служилых людей, а в Кумыцкой земле беглец еще сумел «выкупить у кумыченина невольника, а дал за нево десять абас, и вывел ево… с собою ж на Теряк».
Далеко не все казаки могли сравнительно быстро «окупиться» или бежать из плена. Иным приходилось находиться в рабстве по многу лет, а то и десятилетий.
Казак Конон Нестеров был схвачен турками в ходе Азовского осадного сидения 1641 г., на вылазке, привезен в Стамбул и состоял гребцом на галере «в Царегороде и по иным горадам турскова царя» до 1649 г., когда ему удалось бежать через Персию в русские земли.
Донца Степана Молинского захватили в плен в пятидневном морском бою в Керченском проливе после азовского взятия 1637 г. — казачья флотилия столкнулась там с шедшими к Азо-ву турецкими галерами и «мелкими судами». Казак «был в полону в Цареграде, живот свой мучил» долгое время, пока не смог в 1648 г. бежать «уходом» и через Мутьянскую и Волошскую земли и Польшу добраться до Путивля и затем Москвы.
Еще один казак Прохор Федоров Старого после двадцатилетней службы на Дону прибыл в Воронеж «Богу помолитца и юр-тишко (земельный участок. — Прим. ред.) принять», женился там, около 10 лет числился воронежским казаком, потом в 1636 или 1637 г. направился «на вечное житье служить в Козлов-город з донскими казаки», но по дороге встретился «с крымскими и с нагайскими людьми». «И меня, — писал казак, —… те… люди ранили и взяли в полон… с сынишком с Антипком, и привели в Крым, в город Кафу, а ис Кафы меня… продали во Царьгород, и в Царего-роде я… живот свой мучил адиннатцать лет. И как был… государев посол Степан Васильевич Телепнев во Царегороде… а сынишко мой Ивашко с тем послом был во Царегороде. И окобался (окабалился. — В.К.) сынишко мой свою голову великим кабальным долгом и меня… ис турской земли окупил. А окупу дал за меня… пятьдесят рублев. И вышел я… к Москве з греченином з Ываном Петровым». Произошло это в 1649 г.
Украинский казак из гетманского полка Иван Наумов Бакулин был захвачен в плен на Украине в 1660 г., продан в Стамбул на галеру, где и находился свыше 20 лет, до счастливого случая, о котором еще будет речь
[307].
Больше всего конкретных сведений о пребывании казаков в плену содержится в документах 1630—1640-х гг., но это вовсе не означает, что подобных случаев было мало в более ранний период. И в 1610—1620-х гг. у казаков случались поражения, при которых десятки, а иногда и больше запорожцев и донцов оказывались в плену. Но тогда среди казаков еще не распространился обычай подавать челобитные о царском жалованье «за полонное терпение», из которых мы в основном и узнаем подробности плена. В наших примерах не фигурируют казаки, спасенные и вывезенные на родину в ходе босфорских и черноморских набегов, и в первую очередь именно потому, что эти бывшие пленники возвращались прямо в казачьи земли, а не через Москву, где и подавались челобитные.
Следует заметить, что все казаки, чье полонное местонахождение источники фиксируют в османской столице, были знакомы не только с нею, но и с Босфором, хотя бы уже потому, что пленники доставлялись в Стамбул на судах по этому проливу.
Английский современник писал, что «есть едина вещь жалостная видети множество шаек (шаик. — В.К.), которые приходят (из Крыма. — В.К.) по Фраческому (Фракийскому. — В.К.) Босфору, нагруженные бедными христианы мужеского и женского полу, неся кождый бастимент (корабль. — В.К.) на великой шогле (мачте. — В.К.)… знамя… для показания качества товару, которой приносит. Есть зело трудно познати число совершенное неводников… понеже иногда болшее, иногда меншее по щастию татар… в их войне; но толко по выписям таможни константинополской может знатися, что бывают приведены по всякой год болши дватцати тысящь, из которых болшая часть жен и младенцев…»
О том же свидетельствовал и доминиканский патер Арканджело Ламберта: «Почти каждый день можно видеть в Константинополе, что с Черного моря прибывает масса кораблей, нагруженных невольниками-христианами. По особенным флагам узнают, что на этих кораблях везут невольников».
Пленники, попадавшие гребцами на галеры, затем вместе со своими кораблями тем же Босфорским проливом весьма часто выходили в Черное море, а потом по Босфору возвращались в Стамбул.
Крайне небольшая часть казаков-невольников «басурманилась», переходя в ислам
[308], но абсолютное их большинство стремилось вернуться на родину. Это стремление нашло яркое отражение в старинных казачьих песнях. Одна из них рассказывает о том, как «во Цареграде» в «белокаменных палатушках» перед султаном стоят трое невольников — поляк, прусак и донской казак, и последний просит владыку отпустить их на волю, домой. Другая песня повествует о тех же царьградских палатах, но здесь уже один донец сидит между турецкими «князьями», а стоящая рядом «девочка-турчаночка» уговаривает казака забыть тихий Дон, родителей и молодую жену и взять ее, турчанку, замуж. Пленник, плача, отказывается и замечает, что ее отец с него «хотел снять головушку»
[309].
