Из всех проблем, выдвинутых ходом войны, общественность, в том числе партийно организованная, неожиданно получившая власть, так и не осознала как первоочередную задачу выход России из войны. Еще до революции общественное мнение по этому вопросу расслоилось. Так, разное отношение встретил основанный М. Горьким в декабре 1915 г. антивоенный журнал «Летопись». В.Г. Тан-Богораз «видел, как толпа рабочих чествует Горького (а он пораженец)…»
, тогда как выступление Горького в петроградском межпартийном кружке прогрессиста профессора М.П. Чубинского с докладом, в котором проводились «сдержанно и осторожно» «пораженческие тенденции», не нашло у слушателей поддержки
. Еще более резко реагировали на проповедь Горького армейские офицеры, они прислали писателю в конверте веревку для петли
[121].
Падение монархии по существу не сдвинуло этот вопрос с места, лозунг «революционного оборончества» оказался неспособным остановить достигшую в 1917 г. крайних пределов деморализацию армии, обусловившую провал летнего наступления русской армии, несмотря на все, в том числе пропагандистские, усилия в ходе его подготовки
.
2. Клубы, салоны, кружки и общественное мнение
Из политических клубов, повсеместно создававшихся в 1905–1906 гг. политическими партиями для привлечения сторонников и формирования общественного мнения в духе партийных программ, ко времени Первой мировой войны уцелели немногие, главным образом из-за официальной нелегализованности этих партий, прежде всего кадетской. Беспрепятственно функционировали, но не проявляли после 1912 г. заметной активности Всероссийский национальный клуб и аналогичные клубы в провинции — в Киеве, Воронеже, Казани и в других городах, задуманные как «общие очаги» «людей русского национального склада», но объединявшие преимущественно цензовую публику
. Продолжал функционировать организованный в 1905 г. октябристами петербургский Клуб общественных деятелей, он также вначале ставил перед собой задачу «завоевать себе положение влиятельного органа общественного мнения»
.
И до, и во время войны власть, располагая большим объемом информации, предпочитала не считаться с независимым общественным мнением, в согласии с тем, что говорилось на страницах правой прессы: самодержавный царь должен сам угадывать и указывать «органический запрос жизни»
. Оборотной стороной половинчатости обновления государственного устройства России, слабости парламентской и партийной системы явилось особое по-прежнему место на верхних этажах власти так называемых безответственных сил, в частности группировавшихся в элитарных столичных ассоциациях — клубах, салонах и кружках. Не будучи в прямом смысле тождественными политическим клубам (но продвигая своих ставленников на государственные должности
), эти закрытые от посторонних привилегированные центры общения оставались и в период войны средоточием политической и иной «молвы», где генерировалось общественное мнение близких власти аристократических кругов. Молчаливо подразумевалось, что как раз учет этого заведомо консервативного мнения помогает угадывать «запрос жизни», не вступая в противоречие с волей самодержца
.
Среди таких центров приемлемой «общественности» выделялись Английский и Новый клубы и особенно Императорский Яхт-клуб, в начале века почти утративший черты спортивного общества. Почетными членами этих клубов были представители императорской фамилии; в 1912 г. в Яхт-клуб входило 10 великих князей
. Размышляя в августе 1915 г. над тем, «кто нами правит», Л.А. Тихомиров причислял к «нашим правящим силам» после императора, императрицы и Распутина не доступный «простецам» Яхт-клуб, представляющий собой «высокое учреждение» — выше, как думал Тихомиров, правительства и Думы, имеющий «огромное влияние», ибо «его сила в придворных сферах, а влиятельные лица — великие князья и высшая аристократия»
.
[122]
Ввиду состава таких клубов и салонов правительство не могло не интересоваться содержанием «клубных разговоров». Так информировал о них Министерство внутренних дел (кроме основной темы — происходящего в кулуарах Государственной думы) чиновник Л.К. Куманин. Он полагал, что в клубах и салонах «рассказывают много басен», но все же эти образования «весьма чутко и правильно реагируют даже на мимолетные политические перегруппировки…»
Открыты были салоны и клубы и для дипломатов союзных держав, они считали нужным посещать их, чтобы быть в курсе умонастроений кругов, приближенных к вершине власти, наряду с домами великих князей и других высокопоставленных лиц, приглашавших дипломатов.
Объявление войны Германии вынудило крайне правых, поддержавших внешнеполитический курс правительства, резко переориентироваться. Война показала и иллюзорность надежд умеренно-правых на примирение интересов великих держав
[123]. В начале войны французский посол Морис Палеолог обратил внимание на то, как изменились настроения «в высшей степени консервативной» среде обычно прогермански настроенных членов Яхт-клуба. Теперь здесь говорили, что Германия и Австро-Венгрия нанесли своими действиями оскорбление славянскому миру и тем самым смертельный удар монархическому принципу в Европе. Подобная же метаморфоза, как рассказывал Палеологу либерал Стахович, произошла с крайне правыми в Государственной думе и Государственном совете, он уверял, что доктрина соглашения с германским императором, которую проповедовали до войны князь Мещерский, Щегловитов, Марков и другие лидеры «этой влиятельной и многочисленной партии», сейчас разрушена. По собственным наблюдениям Палеолога, среди членов Яхт-клуба были тем не менее предпочитавшие по этому поводу промолчать
.
Этот факт, как и ряд других, не позволяет считать совокупность привилегированных клубов и салонов, и еще шире — консервативную среду, во всем однородной и, следовательно, способной служить прочной опорой власти в экстремальных условиях войны. Невозможно было такое желательное власти единодушие и потому, что это была по-прежнему среда соперников в борьбе за информацию и влияние. Как позднее свидетельствовал Н.Ф. Бурдуков, унаследовавший политический салон умершего в 1914 г. князя В.П. Мещерского (вместе с доверием императора и императрицы), салоны и клубы состязались между собой в качестве центров сплетен, оспаривая в этом друг у друга пальму первенства
. Точно так же характеризовал британский посол Бьюкенен дворец великого князя Павла Александровича в Царском Селе: дворец «славился повсюду как обильный источник сплетен». Жена великого князя княгиня О.В. Палей называла себя «октябристкой», а Бурдукова «черносотенцем», о его шефе Протопопове говорила, что «это подлец и мерзавец», «которого надо повесить», — выразительное подтверждение того, что и родственные связи Романовых не обеспечивали сами по себе полного политического единомыслия
.
