Это не удивительно. В ходе русско-японской войны беспомощность полковых батюшек стала настолько очевидной, что одни иереи заговорили о бесполезности этого института, другие — о необходимости реформ в Ведомстве военного протопресвитера. За реформы активно взялся назначенный в 1911 г. на должность протопресвитера
[130] Георгий Шавельский, зарекомендовавший себя опытным полковым священником.
Вновь назначенный глава ведомства продолжил все разумные начинания своих предшественников. К началу войны удалось провести ревизии практически во всех военных церквах и воинских частях империи. Протопресвитер несколько дней провел в плавании на корабле Балтийского флота, чтобы лучше представлять службу судового священника. Наряду с этим он существенно обновил кадровый состав ведомства
. Опираясь на опыт русско-японской войны, Шавельский отмечал, что военные священники в экстремальных условиях ведут себя порой «неразумно и дико», а потому необходимо специально готовить их для работы на поле брани
.
По его инициативе 1–11 июля 1914 г. в Петербурге состоялся Всероссийский съезд военного и морского духовенства — первый за сто лет существования ведомства. 49 священников-делегатов от всех 12 военных округов России разработали подробную инструкцию (памятку). Военным священникам кроме исполнения привычной работы (требы, проповеди, распространение духовной литературы, борьба с сектантами и пьяницами) предписывалось помогать в перевязке ран, выносе с поля боя убитых и раненых, извещать родных о смерти солдат, создавать общества помощи семьям убитых и увечных воинов, заботиться об уходе за воинскими могилами и кладбищами, устраивать походные библиотеки
. Военные священники должны были наблюдать за политическими настроениями в армии. Гражданскому духовенству рекомендовалось вести пропаганду среди отпускников и запасников для поддержания верноподданнических чувств.
Духовному правлению при протопресвитере было поручено разработать правила организации обществ трезвости, а полковым священникам — основательно подготовиться к антиалкогольной пропаганде
. Новые начинания встретили в обществе несколько иронично. Но, как оказалось, решения съезда пришлись очень кстати — не успели делегаты разъехаться по домам, как была объявлена мобилизация. Считается, что трезвеннические начинания были положительно встречены в народе. Пресса сообщала, что 24 августа 1914 г. по инициативе трезвенников Путиловского завода из местной церкви к домику Петра Великого состоялся грандиозный крестный ход, в котором приняло участие несколько десятков тысяч человек
. В октябрьском послании Св. Синода прозвучал призыв избавиться от рабства порокам — пьянства, сквернословия, буйства, бунтов против власти, грабежей, самоубийств
.
Организаторы антиалкогольной кампании поначалу полагали, что обет, данный перед иконой 29 августа (день, обозначенный как Праздник трезвости), распространение антиалкогольной литературы и иконок поможет армии избавиться от порока. Позднее в приказе «О мерах против потребления спиртных напитков в армии» наряду с просветительскими мероприятиями предусматривалась система мер дисциплинарно-административного характера в отношении офицеров, военных врачей и священников, отклоняющихся от трезвого образа жизни
. По «горячим следам» вышел первый номер армейской газеты «Трезвость».
В духовном ведомстве войну ожидали. Митрополит Евлогий вспоминал, что через несколько дней после трагических событий в Сараево он получил телеграмму от обер-прокурора В.К. Саблера: «Берегите святую икону». Речь шла о чудотворной иконе Почаевской Божьей матери — достоянии Почаевской лавры, расположенной в семи верстах от границы. Евлогий отмечал, что здесь в это время настроение было тягостное, а икону, которую под благовидным предлогом перевезли в Житомир, люди провожали с заупокойными настроениями. Когда же в день почитания Ильи пророка (20 июля по ст. ст.) пришло известие о начале войны, оно «всколыхнуло всех», но не удивило. В православных церквах всю ночь шли службы с крестными ходами, «народ молился и плакал»
.
С началом войны ведомству протоиерея Шавельского, Св. Синоду и тыловому духовенству пришлось решать непростую задачу: вдохновлять народы империи на служение верой и правдой царю и Отечеству. Ситуация усугублялась разномыслием внутри «господствующей и первенствующей церкви». Даже Синод оказался в эпицентре скандалов, связанных с Г. Распутиным. Характерно, что епархиальные архиереи стали уклоняться от контактов с неуважаемым высоким начальством
. Между тем от их слаженного взаимодействия во многом зависел боевой дух армии.
В первый день войны после молебна о даровании победы русскому воинству в Казанском соборе состоялось экстренное заседание Св. Синода, посвященное координации деятельности церковных структур
. После повеления императора особо праздновать каждую победу, Св. Синод принял определение о совершении служб с колокольным звоном во всех церквах империи. Предписывалось также формировать контингент армейского духовенства с привлечением служителей культа тех епархий, где организовывались или квартировали воинские части.
Активизировалась церковная пресса. Ей приходилось решать непростую с точки зрения христианского этоса задачу — обосновывать необходимость и даже «полезность» войны, разоблачать враждебные замыслы государств-противников и «внутренних врагов». Многие иереи преуспели в данном направлении. Так, кишиневский миссионер в полемике с баптистами доказывал, что «война за правое дело есть дело Божие, есть дело священное… наивысший долг любви, заповеданной Спасителем… и всякий, говорящий иное, есть изменник Богу, царю, вере, родине и всей нашей русской христианской жизни и самый коварный враг и предатель дорогой родины»
.
Пропагандистская кампания началась с попытки обоснования вступления России в войну. Идеологи церкви с самого начала поддержали идею «решающей схватки» славянства с германизмом. При этом решительно отбрасывалась либеральная идея о «борьбе права с произволом» (право представляла Антанта, произвол — «тевтоны»), упор делался на расовый (противный христианству) компонент мирового столкновения. С другой стороны, война якобы велась во имя торжества православия над протестантством (но православная Болгария, как и неславянская Румыния, еще не определилась со своей ориентацией). В любом случае противоречивость официальных пропагандистских установок заставляла усомниться в целях войны не только российских лютеран, но и всех христианских неславян (грузин, армян, не говоря уже о малых народах).
Непросто было православной церкви определить свои позиции по отношению к исламу. Со страниц академического издания «Церковный Вестник» обывателю внушалась довольно экзотическая мысль: «два “ислама”, протестантский и мусульманский в лице Германии и Турции, фанатично ненавидящих восточное христианство», «заставляют Россию взять в руки меч Олега и Игоря». «Истинно христианской» России противопоставлялся образ жестокого врага-нехристя с «дикой, варварской, хищной и кровожадной» душой. Только победа над ним сулила «мирное царство Божие». Разумеется, писали о застарелом конфликте культур Запада и Востока, кризиса «веры во всесторонний и неукоснительный прогресс человечества», которая якобы стала «подлинной религией значительной части… образованного общества»
. Читателю попроще внушалась идея войны не только как «ратного подвига», но и искупления греха. Особенно часто этот сюжет мелькал в епархиальной прессе
.
