В результате Дурново пришел к следующему выводу: «С Англией нам не по пути, она должна быть предоставлена своей судьбе, и ссориться из-за нее с Германией нам не приходится. Тройственное согласие — комбинация искусственная, не имеющая под собой почвы интересов, и будущее принадлежит не ей, а несравненно более жизненному тесному сближению России, Германии, примиренной с последней Франции и связанной с Россией строго оборонительным союзом Японией»
.
Одновременно Дурново указывал и на слабость российского либерализма, который в случае глубокого кризиса, вызванного грядущей войной, не сможет сдержать революционного выступления. Если самодержавной власти хватит воли пресечь оппозиционные выступления достаточно твердо, то «при отсутствии у оппозиции серьезных корней в населении, этим дело и кончится». Но если правительственная власть пойдет на уступки и попробует войти в соглашение с оппозицией (что в итоге и произошло), то она лишь ослабит себя к моменту выступления социалистических элементов. «Хотя это и звучит парадоксально, — писал Дурново, — но соглашение с оппозицией в России, безусловно, ослабляет правительство. Дело в том, что наша оппозиция не хочет считаться с тем, что никакой реальной силы она не представляет. Русская оппозиция сплошь интеллигентна, и в этом ее слабость, так как между интеллигенцией и народом у нас глубокая пропасть взаимного непонимания и недоверия»
.
Говоря о неизбежности революционных выступлений в случае военных поражений, Дурново предрекал: «Начнется с того, что все неудачи будут приписаны правительству. В законодательных учреждениях начнется яростная кампания против него, как результат которой в стране начнутся революционные выступления. Эти последние сразу же выдвинут социалистические лозунги, единственные, которые могут поднять и сгруппировать широкие слои населения, сначала черный передел, а засим и общий раздел всех ценностей и имуществ. Побежденная армия, лишившаяся, к тому же, за время войны наиболее надежного кадрового своего состава, охваченная в большей части стихийно общим крестьянским стремлением к земле, окажется слишком деморализованною, чтобы послужить оплотом законности и порядка. Законодательные учреждения и лишенные действительного авторитета в глазах народа оппозиционно-интеллигентные партии будут не в силах сдержать расходившиеся народные волны, ими же поднятые, и Россия будет ввергнута в беспросветную анархию, исход которой не поддается даже предвидению»
.
Стремление избежать войны во что бы то ни стало определяло как внешнеполитическую позицию самого Дурново, так и большинства правых. Это нашло свое выражение еще весной 1909 г., когда правая группа Государственного совета выразила свое недовольство дипломатией А.П. Извольского, в частности втянувшего Россию в австро-сербский конфликт. Либерально-оппозиционные круги тогда были вынуждены с недоумением признать «полное отсутствие у правых славянофильских тенденций»
. Как замечает по этому поводу А.В. Шевцов, «не претендуя, в отличие от либералов и славянофилов, на создание славянской федерации и завоевание новых земель, крайне правые хотели навести порядок в собственном доме»
. И это вполне объяснимо, так как свойственный либералам и националистам панславизм неизбежно толкал Россию к военному противостоянию с Османской, Австро-Венгерской и Германской империями, ибо других способов собрать славян, распределенных на пространствах, принадлежащих или контролируемых этими государствами, не существовало.
Впрочем, были среди консервативной элиты не только чуждые всякой сентиментальности прагматики, но и убежденные германофилы. Однако и они обосновывали свою позицию не какой-либо «особой» любовью к Германии, а русскими и общеевропейскими интересами. Характерно в этом отношении высказывание члена РНСМА Ф.В. Винберга. «В Германии желала войны, преисполненная надменности и самомнения, военная партия. <…> Люди этого склада мыслей восторженно и многозначительно распевали свою традиционную песню “Deutschland, Deutschland über alles, über alles in der Welt” (Германия, Германия превыше всего, превыше всего на свете. — Ред.). Они забывали, к сожалению, или, вернее, не понимали, что эта прекрасная, вдохновенная песня только тогда может быть спета с полным успехом и в полной гармонии, когда для ее исполнения соединятся два хора, два объединенных и дружных народа, германский и русский; и тогда они ее будут петь с некоторым изменением или, вернее, с прибавлением нескольких слов. Будет тогда звучать эта песня следующим образом: “Rußland, Deutschland über alles, über alles in der Welt!” (Россия и Германия превыше всего… — Ред.). И тогда под вдохновляющие аккорды этой песни оба народа найдут свое настоящее призвание и обретут всечеловеческое, великодушное и благостное стремление к “миру всего мира”, о котором неустанно, но до сих пор несбыточно, молится Христианская Церковь», — размышлял Винберг вскоре после трагического для двух империй окончания мировой войны
. Но проблема заключалась в том, что в отличие от лидеров русских правых необходимость мирного и дружественного сосуществования России и Германии была к 1914 г. уже совершенно не очевидной для влиятельных немецких кругов, стремившихся к развязыванию военного конфликта.
Важно отметить, что вопросы внешней политики накануне войны волновали русских правых прежде всего с точки зрения влияния ее на внутриполитическую ситуацию. Нежелание ссориться с Германией основывалось на комплексе следующих факторов: 1) устойчивость отношений между странами; 2) политическое соответствие государственного устройства; 3) экономический и военно-политический потенциал сотрудничества. Поэтому правые, чувствуя возможность скорой войны с Германией, всячески советовали правительству не ссориться с ней, а искать пути мирного разрешения растущих противоречий. Во-первых, из-за недостаточной подготовленности России к войне, относительной слабости ее вооруженных сил и оборонительных укреплений. Во-вторых, предвидя ужасные последствия, к которым привела война во всех сферах русской жизни. В-третьих, видя в Германии наиболее близкое по духу царской России монархическое государство в Европе. Все это заставляло консервативный лагерь цепляться за шаткие надежды предотвращения войны и мирного сосуществования с кайзеровской Германией в отличие от либералов, настойчиво советовавших правительству ориентироваться на либерально-демократические страны Антанты.
Однако видя, что неизбежность нежелательной для них войны с Германией становится все очевиднее, правые требовали от власти увеличения военного бюджета, военных средств до такой степени, «чтобы миролюбие наше не было истолковано как наша слабость»
. Они искренне желали, чтобы кабинет министров в целом и военный министр в частности не считались при обсуждении вопроса о необходимости увеличения боевых сил с тем, как посмотрят на это за рубежом, т. е. Германия, Австрия и др. «С этой точки зрения, просто преступно считаться с воззрениями Запада, как бы они ни косились на каждый шаг по увеличению наших военных сил, как бы ни видели себе вызова <…> Мы хотим мира, но хотим мира не во что бы то ни стало», — подчеркивал В.М. Пуришкевич
. Правые также осознавали, что «Большая программа» по перевооружению и усилению армии и флота требовала нескольких лет для полного ее воплощения (окончательная ее реализация планировалась к 1918 г.), а потому всеми силами стремились если не предотвратить (что было бы для них крайне желательно), то хотя бы оттянуть войну с Германией до того момента, когда русская армия получит явные преимущества перед армией потенциального противника. «Мы говорили, — объяснял уже в годы войны H. E. Марков, — попробуйте не ссориться, но в то же время говорили: вооружайтесь до зубов»
.
