Недовольный правительством начальник штаба шел на сближение с оппозицией. По оценке С.П. Мельгунова, М.В. Алексеев и Г.Е. Львов вели регулярные переговоры с января 1916 г. Среди лиц, близких к Ставке, крепло убеждение, что Алексеев готовил к концу ноября 1916 г. некое подобие военного переворота, который не осуществился в силу болезни генерала. 11 ноября он был вынужден отправиться в Крым на лечение, и был временно заменен В.И. Гурко. При этом и последний поддерживал близкие отношения с А.И. Гучковым — человеком ненавистным для царской четы
.
На Алексеева рассчитывала оппозиция. По его собственным словам, к нему в Севастополь приезжали представители общественности и спрашивали о возможной реакции армии на государственный переворот. Он высказался категорически против подобных «потрясений». Те же лица, очевидно неудовлетворенные этим ответом, посетили Брусилова и Рузского, которые оказались противоположного мнения, нежели Алексеев
. По сведениям А.И. Коновалова, тесные отношения с лидером октябристов А.И. Гучковым поддерживал и Л.Г. Корнилов
. Согласно воспоминаниям М.И. Терещенко, генерал Крымов был сторонником самых решительных действий и призывал к ним общественных деятелей
. Как раз на него полагались и октябристы (например, Б.А. Энгельгардт), считая, что генерал мог сыграть ключевую роль в «предстоявших событиях»
.
Так или иначе, к февралю 1917 г. сложился «оппозиционный консенсус», который консолидировал разные «элиты» России. Их объединяло неприятие сложившего политического режима, но при этом они не видели реального выхода из положения. Обращение к наиболее упрощенному сценарию дворцового переворота только подчеркивало отсутствие конкретного плана действий. Оставалось лишь рассчитывать на deus ex machina, который бы сделал то, что действовавшие политики, придворные, генералы сделать были не в силах.
Глава 3.
МАССОВЫЕ ДВИЖЕНИЯ В 1914–1916 гг.
(А.Б. Асташов, В.П. Булдаков)
1. «Внутренний враг» и погромы
1905 г. приучил власть опасаться забастовочного движения рабочих и «аграрных беспорядков». Однако с началом Первой мировой войны обнаружились новые, неожиданные формы массового протеста как в городе, так в деревне. То, что принято называть «настроением 1914 г.»
, было в России не столько пробуждением осознанных национально-патриотических чувств, сколько малоизвестным ранее феноменом агрессивной эйфории.
Низы в большинстве своем продолжали жить традиционной, отчужденной от мировых страстей жизнью, надеясь на ее радикальные перемены. Это сразу же проявило себя. Когда в июле 1914 г. неожиданно началась мобилизация с еще более неожиданным запретом спиртного, новобранцы, толпами повалившие на призывные пункты, возмутились. Беспорядки захватили 30 губерний Европейской России и 10 — Азиатской.
Направленность бунтарства была, однако, узнаваемой: перед лицом большой войны хотелось расправиться со старыми обидчиками. В Бугульме толпа, вооружившись кольями, напала на полицейских стражников. В Ставропольском уезде после разгрома лавок и магазинов мобилизованные попытались захватить казначейство; в столкновениях с полицией погибли двое из них. В Пермской губернии было убито 47 бунтовщиков, ранено 68. Наиболее масштабный бунт произошел в Барнауле. Мобилизованные разгромили банк, магазины, дома местных купцов. На их усмирение отправилось три роты солдат, две сотни казаков с двумя орудиями. Было убито 112 человек. В целом в Алтайской губернии было предано суду около 1400 бунтарей. Всего за время с 19 июля по 1 августа 1914 г. в 27 губерниях было убито 12, ранено и избито 94 должностных лица; среди бунтовщиков насчитали 247 убитых, 258 раненых
.
В других местностях бунтовщики обычно ограничивались погромом винных и продуктовых лавок. Порой требовали бесплатной выдачи табака, отправки на фронт полицейских, принимались громить еврейское население
. В Могилевской, Минской, Киевской, Волынской и Подольской губерниях пострадало более 50 помещичьих имений. В Саратовской губернии число убитых рекрутов исчислялось десятками; наблюдались случаи хулы в адрес императора. Порой крестьяне заявляли: «Триста лет царствует… его мать, помощи никакой не дает, а на войну берет, он называется не Царь, а кровопивец, когда нас возьмут на войну и дадут энту штуку, то мы с ним справимся»
. Это не было результатом пропаганды социалистов. Их антивоенная деятельность успеха не приносила
. Антивоенные настроения того времени — плод преувеличений последующих лет. В реальности все было гораздо сложнее.
Накопленное социальное недовольство, соединившись со страхом перед неведомым, принимало этнофобское воплощение. Новобранцы распевали: «Уж вы немцы, азиаты, из-за вас идем в солдаты»
. В столице толпа сбросила герб германского посольства и закинула его в Мойку. Погромщиков разгоняли с помощью пожарных брандспойтов
. «Больше нет фигур на крыше посольства, окна выбиты и чернеют, мебель, картины, белье выкинуто и сожжено, флаг и герб разодраны, портрет Вильгельма сожжен, хрусталь и посуда побиты — бесконечное варварство», — комментировал случившееся искусствовед H. H. Пунин
. И это было лишь началом антинемецкой истерии.
Война подсказала объект «праведного» гнева. В октябре 1914 г. на собрании Московского купеческого общества было решено расследовать деятельность австрийских и германских фирм. Пошли соответствующие слухи. Было разграблено несколько продовольственных лавок и магазинов, пострадали кондитерские магазины Эйнем. Нападение на последние было спровоцировано заявлением одного из владельцев (единственного российского подданного из четырех братьев, этнических немцев Гейс) о том, что их фирма «русская». Газеты тут же раскрыли «правду» и призвали к бойкоту товаров Эйнем. Полиция не нашла в этих публикациях ничего предосудительного. И лишь когда дело дошло до уголовщины, полицейские арестовали 21 погромщика, обнаружив среди них людей, замеченных ранее в попытках грабежа
.
По иронии судьбы толчок погромному настрою дал сам император, как-то заявивший столичному городскому голове: «Отчего много у вас немцев?.. Я приказываю всех выслать…»
Сыграло свою роль и предвоенное недовольство остзейскими баронами. Ситуация накалилась настолько, что Верховный главнокомандующий Николай Николаевич потребовал от газетчиков прекратить нападки на «обладателей нерусских фамилий… честно несущих службу царю и родине»
. Однако германофобия усиливалась. «Слыхал, что командовал X армией Сивере, балтийский немец, — записывал в дневнике известный правый деятель Л.А. Тихомиров 14 февраля 1915 г. — Раньше командовал Эверт — православный… Что это за манера назначать балтийцев?» Впрочем, слухи о «предателях» Тихомирову тоже не нравились
.
[152] Сам он уже не мог понять, где правда, а где ложь. Между тем всякое неординарное событие подогревало страсти. «…Говорят, вчера у Преображенской заставы было побоище из-за дороговизны, вмешалась полиция, и Модлю (злословили, что этот жандармский полковник сменил фамилию на Марков) проломили голову», — записывал в дневнике историк А.В. Орешников в апреле 1915 г.
