Так называемые национальные организации возникали не только в районах с преобладающим нерусским населением. Так, В Нижегородской губернии в соответствии с левой модой тех дней в марте был создан мусульманский социалистический комитет
, и лишь в апреле в Канавине появился Нижегородский губернский мусульманский комитет, в отличие от первого сосредоточившийся на проблемах культурно-национальной автономии
. 30 марта в Кургане на съезде местных мусульман был учрежден мусульманский комитет, призванный контактировать с другими мусульманскими организациями и готовиться к выборам в Учредительное собрание. В сентябре губернское мусульманское правление возникло в Пензе
.
Здесь подобные организации скорее служили стабилизации ситуации. В регионах с преобладанием нерусского населения случалось наоборот.
4. Политические партии: иллюзии и возможности
(В.П. Булдаков)
В результате революции Петроградский Совет получал известные политико-управленческие права, не располагая при этом никакими оперативными возможностями. Преувеличивались и его политические возможности. То же самое можно сказать о политических партиях. Психологически все они, кроме крайне левых, были настроены на работу в полулегальных условиях воздух свободы, как ни парадоксально, был для них губителен.
В сущности, вся партийно-политическая система, возникшая в условиях самодержавия, стала теперь работать на самоуничтожение в силу имманентной внутренней агрессивности. С другой стороны, интеллигентская политическая культура все более основательно расходилась с политической культурой народа.
Самой «опоздавшей» из крупных партий оказались октябристы, чья программа предусматривала сохранение самодержавия. Партия продолжила свое существование лишь в лице отдельных политиков. Особой удачливостью они не отличались. Гучков, став военным министром, не смог ничего противопоставить приказу № 1. Не сумел он 6 марта противостоять и социалистам из Исполкома Петроградского Совета по вопросу о правах солдат и введении выборного начала в армии. Ему пришлось ограничиться обращением к населению, в котором он указал на препятствия, созданные в его работе. Большевистская «Правда», сохранявшая пока весьма умеренные позиции, тем не менее поспешила указать, что военный министр рекомендует солдатам забыть о завоеваниях революции и подкапывается под политиков из Совета
. Механизм политического раздора начал раскручиваться.
Кадеты, оказавшись во власти, ощущали себя неуверенно. В начале апреля Милюков пригласил своих товарищей по партии в свои министерские апартаменты. А.В. Тыркова писала, что люди ее окружения чувствовали себя, как будто «по ошибке попали в ненадлежащее место» и «невольно спрашивали друг друга — надолго ли это?» Люди, вышедшие из авторитарной политической «стабильности», не умели действовать в условиях революции. По словам Ф. Степуна, кадеты были до такой степени западниками-позитивистами, что никак не хотели считаться в своей реальной политике с «таким невесомым фактором, как нравственно-религиозное убеждение простого народа», его «понимание революции как миротворческой силы»
.
Переложить политические страсти тех дней на правовую основу, способную стабилизировать ситуацию, было невозможно. Между тем кадетские юристы, во главе с Ф.Ф. Кокошкиным, возглавлявшим Особую комиссию по выработке избирательного закона, занялась именно этим. Исходя из веры в непреложность правовых идеалов, комиссия Кокошкина готова была даже даровать активные избирательные права экс-самодержцу. Понадобилось вмешательство Керенского, чтобы отменить то, чего народ не мог принять
. Сторонники юридической буквы демократии с треском провалили робкое предложение о временной отмене принципа несменяемости судей
. До Февраля против этого принципа выступали только правые, полагавшие, что он противоречит духу самодержавия. Теперь о том же заговорили социалисты.
Наиболее популярной партией после Февраля неожиданно стали эсеры. По некоторым данным, их численность в 1917 г. достигла 300 тыс. Популярность эсеров была связана не только с их имиджем «заступников народа» и «крестьянской» партии. А. Белый уверял в наличии глубинной связи между эсерами и сектантами: благодаря общению с ними многие социалисты-революционеры были настроены «мистически и религиозно»
. Действительно, иной раз создавалось впечатление, что ими двигала убежденность, сравнимая с сектантской.
Лидер эсеров В.М. Чернов, как «циммервальдец», бывший противником оборонческого курса, все же полагал, что в России «империализма в строгом, научном смысле слова нет», природа ее захватнических устремлений «примитивная», а потому надо стремиться к отказу от гегемонистских притязаний и созданию братского союза народов России на основе свободной федерации
. В условиях революции нет ничего более нелепого, чем межеумочная позиция. Большинство политиков вдобавок к этому еще и постоянно колебались.
Постепенно на вершине политического Олимпа ситуация стала невыносимой. Внутри кадетской партии мутил воду «левый» Н.В. Некрасов, имевший среди товарищей репутацию «политического мошенника»
. На уровне коалиции он же интриговал против Керенского, поддерживая левеющего В.М. Чернова. Ситуации внутри эсеровской партии казалась члену ее ЦК И.И. Бунакову-Фондаминскому еще более мрачной. Чернова он называл «бесчестным негодяем», которому в эмиграции перестали руку подавать, теперь же «партия ультимативно отстаивает его в Правительстве» только за то, что он «может 13 речей в один день произнести!» Другие, по его мнению, были не лучше. «Громадное большинство в Ц.К. или дрянь, или ничтожество, — заявлял он. — Все у нас построено на обмане. Масловский — форменный провокатор, но мы его оправдали. Я знаю, что у нас многие просто немецкие агенты, получающие большие деньги. Но я молчу»
.
Со стороны политическая картина также не внушала доверия. «Министры говорят речи, обращаясь к столичным советам, съездам, к советам съездов, к губернским комитетам, уездным, волостным и сельским, — записывал в дневнике М. Пришвин 21 мая. — А во всех этих съездах, советах и комитетах разные самозваные министры тоже говорят речи, и так вся Россия говорит речи, и никто ничего не делает…» Он все еще оптимистично взирал на происходящее: «Нытиков теперь нет, много испуганных, но нытиков нет…» — отмечал он через день
. Ситуация в значительной степени была подвешена на людских эмоциях.
Все левые партии демонстрировали политическое бессилие. Не случайно В.И. Ленин был столь нетерпелив в своем желании вернуться в Россию. «Чем позже удастся влезть лично в этот хаос, тем труднее будет внести свое, не действуя по методам Ленина и Троцкого…» — такие мысли возникли у Ю.О. Мартова при известии об отъезде Ленина в Россию
.
Массы не принимали существующих партий всерьез. Некоторые записывались в две партии сразу. А в целом развернулась не борьба партий, а борьба лозунгов и лидеров. При этом все чаще побеждали самые крайние. Тем не менее лидеров социалистов, возвращавшихся из эмиграции, встречали восторженно. 31 марта в Петроград вернулся Г.В. Плеханов. Его встречали не только лидеры Петроградского Совета и видные меньшевики, но и сотрудники английского и французского посольств. Н.С. Чхеидзе заверил «отца русского марксизма», что его пророчество о том, что революция в России победит только как революция рабочего класса, подтвердилось. Толпы восторженно приветствовали Плеханова, который говорил о необходимости единения демократических сил ради обороны страны
.
