Приговор суда был беспощаден…» (Стаднюк И.Ф. Война. М., 1987 г. Есть в Интернете).
Данная беседа «старшего батальонного комиссара» и Павлова интересна тем, что она написана по протоколам допроса. Именно эти вопросы поднимались и ставились перед Павловым во время следствия и на суде. И самые важные среди них: как Павлов повышал боеготовность округа перед 22 июня и почему он не вывел из Бреста три дивизии — 6 и 42-ю стрелковые и 22-ю танковую. И именно это и показал Стаднюк в процитированном диалоге. Хотя, конечно, Стаднюк в 1980-е просто не знал, какие приказы были Павлову до 22 июня. Но зато Стаднюк прекрасно разобрался с тем, что происходило, например, в ночь на 22 июня.
Понимал ли Павлов, за что его судят? Конечно, вполне понимал и отдавал себе отчёт в том, что он сделал: «Из-за своей бездеятельности я совершил преступления, которые привели к поражению Западного фронта и большим потерям в людях и материальной части, а также и к прорыву фронта, чем поставил под угрозу дальнейшее развёртывание войны». Павлов сказал это ещё на допросе 9 июля 1941 года! А затем и в заключительном слове подтвердил, в чём заключается его вина:
«Мы в данное время сидим на скамье подсудимых не потому, что совершили преступления в период военных действий, а потому, что недостаточно готовились в мирное время к этой войне»!!!
Чаще всего «оппоненты» (и «адвокаты генералов») и требуют подать им приказ, на основании которого те самые три дивизии должны были выводиться из Бреста до 22 июня. Мол, Павлов отдал ведь приказ на вывод этих дивизий в ночь на 22 июня, а до этого никаких приказов на вывод быть просто не могло! Но тогда почему следователи на каждом допросе и на суде трясли генерала армии по поводу того, почему эти ключевые дивизии так и не были выведены из Бреста?! Видимо, не знали следователи и «ст. батальонные комиссары», что до 22 июня никаких приказов быть «не должно». Но.
Если бы был только один приказ о выводе — в ночь на 22 июня, то Павлову ничего не стоило так и сказать на суде: приказ о нападении Германии получил только 22 июня и после этого и дал команду выводить эти дивизии из мешка. И всё. Больше никто не смог бы Павлова уличить в саботаже: в ночь на 22 июня приказ получил, и дивизии начали выходить из города-крепости на основании этого приказа. И если в Брест команда о выводе пришла от Коробкова только к 3.30, то Павлов в этом уже не виноват.
Однако Павлов постоянно менял показания по этому вопросу уличаемый подчинёнными, — то ли в начале июня давал приказ на вывод этих дивизий, то ли 15 июня, а то ли непосредственно перед 22 июня. И его раз за разом «пытали» — почему не были выведены дивизии из Бреста?! И «пытали» не за то, что он мифическую «инициативу» не проявил (Захаров в Од-ВО проявил, а Павлов и ему подобные — нет), Павлова трясли только потому, что он не выполнил именно приказ о выводе. До 22 июня. Как было сказано в одном из вопросов в первом же протоколе: «Если основные части округа к военным действиям были подготовлены, распоряжение о выступлении вы получили вовремя, значит, глубокий прорыв немецких войск на советскую территорию можно отнести лишь на счёт ваших преступных действий как командующего фронтом»…
Но как ответил на суде уже командующий 4-й армией Коробков, «приказ о выводе частей из Бреста никем не отдавался. Я лично такого приказа не видел». И Коробков в данном случае отвечает вполне прямо: приказа о выводе от Павлова вообще не было. До 22 июня! И это факт — войну и нападение в Бресте все встретили в солдатских казармах спящими.
Хотя Павлов вроде бы после 1.00 22 июня, после разговора с Тимошенко звонил Коробкову и предлагал приводить части в «боевое состояние»: «Согласно указанию наркома я немедленно вызвал к аппарату ВЧ всех командующих армий, приказав им явиться в штаб армии вместе с начальниками штабов и оперативных отделов. Мною также было предложено командующим привести войска в боевое состояние и занять все сооружения боевого типа и даже недоделанные железобетонные…» Однако штабы дивизий в Бресте получили некие команды уже от Коробкова, дай бог к 3.30 утра. Т.е. Коробков не очень и соврал — Павлов дал расплывчатую команду, и уже Коробков «включил дурака», не удосужился дать команду на вывод: мол, получил всего лишь «странную» команду о приведении «в боевое состояние» да «привёл в боевую готовность штабы».
Коробков, как и Павлов, действовал «по инструкции» — «такие действия осуществляются только после поступления официального приказа», однако это их не спасло от возмездия. Ведь Коробкова и обвинили именно в том, что он совершил в ночь на 22 июня: «преступно бездействовал, в результате чего вверенные ему силы понесли большие потери и были дезорганизованы».
Но Стаднюк показал одну очень важную деталь: «Если б нарком по телефону прямо приказал вам действовать по боевой тревоге… Действовали бы?»
Дело в том, что вся проблема приказов тех дней была именно в их «расплывчатости». Москва в принципе не могла отдавать прямые приказы командующим округов — привести войска в боевую готовность «полная» или что-то в этом роде.
Выше уже приводился отчёт о деятельности авиации ПрибОВО «с 22.6.41 г. по 1.7.42 г.», в котором говорится о приведении в боевую готовность «повышенная» ВВС ПрибОВО, «не считаясь с тем, что 19.6.41 г. в связи с создавшейся неблагоприятной обстановкой частям был отдан приказ о переходе в боевую готовность». Как видите, даже в июле 42-го нет никакой ссылки на то, кто отдал частям и на каком основании «приказ о переходе в боевую готовность». Вроде как неясно, сами в округах так решили или всё же Москва дала такой приказ?! Хотя любой военный вам скажет — на такое в округах могут пойти только с санкции Москвы.
Но почему Москва не могла дать прямой приказ о приведении в боевую готовность «полная» войскам западных округов 19 июня? Ответ достаточно простой: только потому, что объявление полной боевой готовности, как и объявление мобилизации, официально сразу даст возможность Гитлеру обвинить СССР в подготовке агрессии и желании напасть первыми. Такая опасность сохранялась и во время войны, и после неё тем более, когда Запад попытался обвинить СССР в подготовке агрессии (и это видно по вопросам, какие задавались немецким генералам в США после войны).
Поэтому приказов 18–19 июня 1941 года о повышении боевой готовности, скорее всего, было несколько, и все они имели именно некую «расплывчатость» в толковании. Так же шло много устных приказов и распоряжений как из Москвы, так и внутри округов, что потом отмечалось в «Журналах боевых действий» или в ответах генералов на вопросы Покровского: «Войска поднимать по боевой тревоге, но самой тревоги не объявлять», или «На основании устных распоряжений командующего войсками округа соединения 11-й армии выходили на подготовленный рубеж обороны», или «Никаких письменных распоряжений о развёртывании соединений никто не получал. Всё осуществлялось на основании устного приказа командующего войсками округа». Также по устным приказам действовали и политорганы округов: «Отделам ПП корпусов и дивизий письменных директив в части не давать. Задачи политработы ставить устно через своим представителей».
