Потерял пару лепестков? Ты по-прежнему красив.
Помни: если бы вокруг росли одни розы и лилии, мир был бы невообразимо скучен.
27
Слабачка
В тот день я бежала в госпиталь со всех ног. День выдался сухим и теплым, в воздухе пахло кострами и яблоками, поздняя осень почти раздела город.
Шуршали листья, шумели машины, звонил колокол в церкви, парень с гитарой пел «Девушку из Голуэя» и пел красиво! Я высыпала ему всю мелочь из кармана. Кто знает, может быть, через десять лет он станет так же известен, как Эд Ширан, и напишет песню «Девушка из Атлона, приехавшая в Дублин, спешащая куда-то по делам с глазами, сияющими от счастья». И тогда я узнаю в этой песне себя…
– Привет, Мэйв! – бросила я нашему администратору и влетела в лифт, чьи двери уже закрывались.
– Долорес, подожди! – махнула мне Мэйв, но двери почти сошлись. Если что-то срочное, она перезвонит! А я спешу быть нужной моим пушистым пациентам!
Я выпорхнула из лифта, наслаждаясь запахом чистоты, лекарств и надежды. Напевая «Девушку из Голуэя» и пританцовывая.
И на выходе из лифта я остановилась как вкопанная, глядя на тянущуюся по коридору до операционной цепочку бордово-черных капель, больших, густых и липких.
День у кого-то сегодня не задался. Очень сильно. Я рванула в комнату с инвентарем и чистящими средствами и вытерла с пола кровь. Потом решила, что лишняя пара рук в операционной тоже не помешает. Надела халат и стерильные перчатки: я уже помогала Фергусу с перевязкой и успела обзавестись своей формой.
На ручке двери тоже были кровавые следы, так что я нажала на нее локтем, толкнула, и она распахнулась.
– Долорес, думаю, сегодня тебе не стоит… – шагнула мне навстречу Андреа, тоже в хирургической робе и в маске.
– Еще как стоит, я помогу, – решительно сказала я, указывая на следы крови, которые были буквально повсюду.
Андреа не стала спорить и быстро вернулась к столу, над которым уже склонились Фергус и Майкл.
Переполненная гордостью от того, что нужна и сейчас всем тут помогу, я бросила взгляд на неудачливого пациента.
Шок. Мои плечи одеревенели, спина стала липкой и мокрой от пота. Во рту появился привкус желудочного сока, как будто меня сейчас стошнит… На столе лежала большая немецкая овчарка, вернее, то, что от нее осталось. Перебиты все лапы, из пасти течет кровь, одна из костей пробила кожу и торчала из тела, как обломок стрелы. Но снотворное еще не подействовало: ее глаза были открыты, и она смотрела прямо на меня – осмысленно, печально.
– Что произошло? – пискнула я.
– Машина сбила собаку, – ответила Андреа. – Фергус, я думаю, шансов никаких.
– Вот дерьмо! – выругался он так громко, что чуть маска с лица не слетела.
– Перелом позвоночника в поясничном и шейном. Даже если мы зашьем печень и вправим все кости, она больше не сможет двигаться…
– Ты думаешь, я не вижу?!
Собака заскулила, и я отступила от стола, утирая слезы.
– Долорес, иди сюда! – рявкнул Фергус. – Вот эту лужу нужно срочно убрать, иначе кто-то из нас навернется, а нам нельзя наворачиваться…
У меня зарябило в глазах, и затрясло, как на морозе.
– Долорес!
– Я не могу, – вымолвила я, срываясь на плач. – Простите, я не могу…
И я выбежала из операционной.
* * *
Я сидела в подсобке, глотая слезы, а вокруг рушился мой мир, рассыпалась в пыль моя мечта. Все, что я возомнила о себе, оказалось наивной выдумкой. Я не в состоянии помочь тем, кто придет ко мне за помощью. Я не смогу быть ветеринаром. Мне все это не по зубам. Тот максимум, на который я способна, – это болтать со стариками и раздавать детям леденцы. Ангел-хранитель для вашего питомца? Ха-ха. Скорее, слабачка для вашей собачки, которая ни на что не годится.
Все было зря: волонтерство, университет, учебники, лекции. Абсолютно все. Мне было стыдно перед собой, перед родителями и перед всеми, кого я встречала в госпитале и пыталась угодить.
Собаку спасти не удалось, ее усыпили. Андреа сказала мне об этом в кабинете, когда я наконец набралась смелости заглянуть к ней в конце дня. На столе стояла пепельница, полная окурков, а лицо Андреа было заплакано.
Испытывая невероятный стыд после панического побега, я подошла к ней и попрощалась.
– До завтра, Долорес, – ответила она.
– Я не уверена, что… мне стоит приходить, – пробормотала я. – Я не гожусь для… всего этого. И теперь я это знаю.
Андреа подняла голову и заглянула мне в глаза.
– Я не буду уговаривать, Долорес, у меня сейчас нет никаких гребаных сил уговаривать кого-то и врать, что это легкая работа и сбитых собак привозят не слишком часто… Могу только сказать, что буду рада, если ты упокоишься, обдумаешь все и вернешься. Я буду очень рада.
* * *
Остаток дня и весь следующий день я не выходила из квартиры. Лицо опухло от слез, в висках застоялась ноющая боль, на душе было совсем паршиво. Я постоянно видела перед собой залитую кровью шерсть и карие глаза, которые умоляли о спасении. И все думала и думала о моменте своего позорного, постыдного бегства.
Умерла не только собака – умерли мои мечты…
Ближе к ночи апатия сменилась злостью и раздражением и выплеснулась в жажду деятельности: я принялась наводить в квартире порядок. Терла полы, мыла окна, ползала с пылесосом от одного угла к другому, чистила микроволновку и холодильник до тех пор, пока не обнаружила на ладонях лопнувшие мозоли. Но рано было прекращать самоистязание: я набрала в ведро воды, взяла большую поролоновую губку и спустилась на парковку к машине.
Не успела я толком вымыть лобовое стекло, как полумрак прорезал свет фар и мимо пронесся черный, как уголь, седан.
Мое сердце сделало сальто, как только я узнала очертания «Теслы». Прижимая к груди губку и заливая мыльной водой свою футболку, я смотрела ей вслед, не решаясь сдвинуться с места.
Машина свернула в один из парковочных рядов и остановилась. Из «Теслы» вышла Айви, разодетая как на подиум, а следом Вильям. А между ними мерцал от электричества воздух: они бурно ссорились. Я аж втянула голову в плечи, краснея и бледнея от того, что слышала…
Мне не следовало слушать все это, черт побери, но не было возможности убежать. Обнаружить себя сейчас? Да ни за что на свете. Я тихонько юркнула в свою «Ауди» и бесшумно прикрыла дверь, а Айви тем временем наставила палец на грудь Вильяма и прошипела:
– Я понимаю, что у тебя были причины свалить в Норвегию и бросить все! Но я готовилась к этим съемкам, это было очень-очень важно для моей карьеры! Целый разворот в журнале мог быть моим, если бы ты подсобрался и…
– Извини, что похоронил лучшего друга и был не в состоянии улыбаться в камеру! Послушай себя, черт возьми! – ответил Вильям, и у меня побежали мурашки по спине от резкости в его голосе. Он никогда не говорил так резко даже со мной.
