Ей точно дали что-то сильное. Она была слегка заторможена, говорила вяло и медленно.
– И до чего же ты додумалась? – спросил я, мысленно готовясь к самому худшему.
– Есть вещи, которые мы делаем, потому что желаем этого всей душой. Любим, общаемся, занимаемся любовью, готовим вкусную еду… и есть вещи, которые мы делаем от безысходности, потому что другие варианты крайне неудобны или попросту невозможны. Например, жуем сухари, когда нет нормальной еды, или живем в маленьких комнатушках, когда нет денег на большие дома. Так вот, Вильям, нас с тобой связывает только безысходность. Я устремилась за тобой, потому что хотела знать, каково это – принадлежать кому-то. Хотя бы мимолетно. Я всю жизнь гналась за этим. Меня сводили с ума мысли о прикосновениях и обо всем, что делают мужчины и женщины, когда остаются наедине. В детстве я страшно ревновала Сейджа к каждой приближающейся к нему девчонке, потому что он был единственным, к кому я могла прикасаться. Я думала, что если его заберут у меня, то я лишусь последнего сокровища… Став старше, я решила подавлять свои чувства, желания, потребности. И у меня получалось. Пока я не встретила совместимого человека и все не вышло из-под контроля… Все мое естество захотело тебя, оно было готово атаковать, победить и взять. Ведь это было восьмое чудо света и величайший соблазн – человек, не оставляющий ожогов. Мужчина. Привлекательный и сильный. Всегда возникающий рядом, спасающий от чужих посягательств, ожогов, проблем. Позволяющий остаться в его постели, накладывающий повязки на раны, даже варящий суп… Будь смелой, Долорес, – говорило мне тело. Ведь это то, чего ты хочешь. Протяни руку и возьми. Убей всех, кто будет мешать. И я протянула, и взяла, и готова была проливать за тебя кровь, и плевать на всех остальных…
У меня внутри все перемешалось, запуталось и затянулось узлом. Как же хотелось заткнуть ей рот поцелуем и оборвать ряд всех этих умозаключений, ведущих к огромной ошибке. Ведь поцелуям под силу выключать мысли?
– И ты был ведом теми же чувствами. Я уверена в этом. Ты устремился за мной, потому что я была совместима с тобой. Не оставляла ожогов и была готова, как уже пригорающий пирог. Параметры биологической совместимости заменили нам любовь. Анатомия заменила чувства. И только беда, в которую попала Айви, напомнила тебе, что любовь – это не биология, совместимость и прочая чепуха. Это танец душ… Вильям? Ты слушаешь?
Нет.
Все вовсе не так.
Ровные ряды мыслей только кажутся ровными. На самом деле они громоздятся хаотично, выпирая и врезаясь друг в друга.
– Ты ошибаешься, – сказал я. – Лори, ты ошибаешься, черт побери. Все совсем не так. Анатомию и биологию я мог взять у кого угодно, я знал как. Но ты дала мне нечто иное. Теперь я знаю, каково это – не хотеть спать, потому что не хочется прекращать думать о другом человеке. Теперь я знаю, что такое любить…
Долорес продолжала смотреть в окно, как будто все, что я сейчас сказал, не имело большого значения.
– Любовь – это когда тебя впечатывают в стену и предупреждают: «Беги, пока я держу себя в руках»?
Она заплакала, две слезы перечеркнули бледные щеки. Я сел с ней рядом и обнял, но она оттолкнула меня.
– Прошу тебя, позволь мне все исправить, – застонал я, приходя в полное отчаяние.
– Прием окончен. – В палату вошел Сейдж и мрачно уставился на заплаканное лицо сестры. – Пора закругляться.
– Лори…
– Если ты разучился понимать по-английски, то я могу объяснить тебе на языке кулаков, Веланд. Он международный.
Долорес продолжала смотреть в окно. Я сжал ее ладонь, прижался губами к виску и вышел.
Сейдж догнал меня на крыльце госпиталя, куда я шел минут пять, как старик, переставляя ноги.
– Эй!
Я обернулся, и он ткнул пальцем мне в грудь:
– Долорес решила бросить университет, тебе известно об этом?
Еще одна чудесная новость, которая не даст сегодня уснуть.
– Нет… я не знал.
– Уговори ее остаться. И считай, что мое прощение и благословение у тебя в кармане. Ей нравится учеба. Она замкнется в себе и впадет в депрессию, если уедет домой в Атлон. Ударим по всем фронтам: я, Бекки, ты и родители. Сейчас ей нужна твоя рука, и ты дашь ей ее.
– Я готов прокатить себя под катком и лечь перед ней ковриком, но сейчас дело обстоит так: она дала мне пинка под зад.
– Постой-постой, ты переспал с ней, потом вернулся к своей девушке, а теперь удивляешься, что Долорес дала тебе пинка? А что надо было сделать? Напечь оладушков к твоему приходу?
Сейдж был отличным парнем. В моменты, когда нам не хотелось выбить друг из друга дерьмо, мы вполне мило общались.
– Через пару дней у нас заседание экстренного военного совета, – продолжил он. – Отец с матерью уже в Дублине. Будем решать, как уговорить Долорес остаться в университете. Если есть что сказать, – приходи. И Бекки пусть придет, они же с Лори подруги? Заодно обсудите с отцом стратегию твоей защиты в суде. Бла-бла-бла, ты находился в состоянии аффекта. Бла-бла-бла, ты никогда не был судим. Бла-бла-бла, ты весь такой белый и пушистый… Ну и что, что у Фьюри теперь зубов нет.
Я рассмеялся, Сейдж хлопнул меня по плечу.
– Лори должна остаться в универе. Если все срастется, я выпью с тобой ящик Гиннеса, бро…
– Если все срастется так, как я хочу, то, боюсь, мы станем родственниками.
– Но-но, не горячись… – нервно хохотнул Сейдж и отправился обратно, в палату к сестре.
34
Экстренное военное совещание
Долорес хорошо перенесла операцию. В тот день у меня все валилось из рук, все нервировало и раздражало. Я хотел быть с ней рядом, но меня снова вызвали на допрос. Потом я и Ральф разбирались с материалами дела. Как много шума из-за банального самосуда над ублюдком. Я понимаю, что если каждый начнет наказывать людей на свое усмотрение, то в стране начнется хаос. Но можно ли отнести к категории «человек» того, кто калечит и насилует? Вряд ли. А раз так, почему бы не посчитать, что я просто наступил на таракана? Упс!
После операции мне не дали повидаться с Лори. Вернее, она сама не хотела, и ее родные посоветовали подождать и дать ей прийти в себя.
О’кей, я подожду. Если это хоть как-то поможет…
В четверг вечером мы с Бекки отправились в гости к Сейджу на «экстренное военное совещание», куда уже приехали его родители из Атлона.
Настроение было хуже некуда. У меня отобрали Долорес и свободу. Или, что вероятней, я их сам у себя отобрал.
– И как, ты думаешь, отреагирует Айви, когда ты предложишь ей расстаться? – спросила Бекки.
– Однажды она поставила мне условие: или я рассказываю всем о болезни Долорес, или мы расстаемся. Она распоряжалась будущим наших отношений так же легко, как какой-нибудь… изношенной одеждой. Так что не думаю, что это станет для нее громом средь ясного неба. Все и так давно катилось по наклонной…
