Для того чтобы заинтересовать сверхсрочников в длительной службе, были установлены премии за службу — по 150 рублей за каждые два года службы. По прошествии 10 лет — 1000 руб., после 15 лет — пенсию в 96 руб. в год (если не получал вознаграждение в 1000 руб.), после 20 лет — годовую пенсию в 96 руб. и 1000 руб. единовременно. Сверхсрочнику была положена казённая квартира или 8 руб. 33 коп. квартирных денег. Вдова прослужившего более 15 лет получала годовую пенсию в 36 руб. или 1000 руб. единовременно. Если выслуга мужа была более 20 лет, то ей полагалось 1000 руб. единовременно и 36 руб. пенсии в год. Прямо скажем, не густо, но и совсем не заботиться тоже было нельзя. Однако если сравнивать с иностранными армиями, то доходы наших моряков были значительно меньше. А про то, как моряки подводной лодки «Дельфин» распоряжались своим денежным довольствием в годы Первой мировой, будет наш следующий рассказ.
В 1880-е гг. денежное довольствие у военнослужащих тоже было невысоким. На корвете «Витязь» под командованием С.О. Макарова мичманы получали по 29-30 рублей в месяц, офицеры-специалисты (старший механик, артиллерист) — по 93 рубля, штурман — 84 рубля, доктор — 70 рублей, младшие специалисты — суммы или в 39 рублей, или 54 рубля, или 57,25 - 63,25 рубля, старпом — 135,75, командир — 322,50 рублей. Унтер-офицеры получали значительно меньше боцман — 16 рублей, фельдшер — 7 рублей, баталер и содержатель — 10 и 13 рублей, остальные — 4,50 - 5 рублей
.
3.6. «ВСЁ ПРОПЬЁМ, НО ФЛОТ НЕ ОПОЗОРИМ», — ГОВАРИВАЛ ЭКИПАЖ ПОДВОДНОЙ ЛОДКИ «ДЕЛЬФИН», ПОПИВАЯ СПИРТ
Много интересного хранят архивы: чего только там нет! И серьёзные доклады командиров, кораблей, и сухие донесения, и отчеты по расходованию денег. Изучая в ЦГА ВМФ материалы по истории войны 1914—1918 гг., заинтересовался я двумя делами, в которых говорилось о первой мореходной подводной лодке нашего флота «Дельфин». Правда, место, где они хранились, оказалось очень уж специфическим — фонд Морского судебного ведомства…
Первое дело было о взрыве аккумуляторной батареи на подводной лодке и ничего особенно интересного не содержало. История, в общем-то, банальная. Во время зарядки батареи на стоявшей в мастерских Сибирской флотилии (ныне «Дальзаводе») подводной лодке по неустановленной причине произошёл взрыв водорода, выделяемого батареей, разрушивший её аккумуляторы. Поскольку виновного не нашли, то убыток, составивший более 4000 рублей, списали за счёт казны. Вообще, «Дельфин» имел очень неудачную систему вентиляции, и взрывы водорода на нём не были редкостью.
Гораздо любопытнее было другое дело — «О продаже спирта на станции Котлас нижними чинами подводной лодки “Дельфин”». Здесь следует отметить, что в годы Первой мировой войны в России был объявлен сухой закон, поэтому и дело о продаже спирта приобрело такое значение, что им занялись Главный штаб и Морское министерство.
С началом войны для прикрытия морских перевозок на севере страны от атак германского флота в Заполярье потребовались силы. Поскольку на всё Белое и Баренцево моря был только один сторожевик «Бакан», пришлось отправить туда корабли с Тихого океана и прибегнуть к их закупкам за границей. В число отправляемых кораблей попал и «Дельфин», поскольку другие лодки из состава Сибирской флотилии уже были перевезены на Балтику и Чёрное море. В 1916 г. «Дельфин» погрузили на специальный транспортёр (многоосную железнодорожную платформу) и отправили на станцию Котлас, откуда до Архангельска подводная лодка должна была следовать по реке. Для проверки положения дел с подготовкой корабля для дальнейшей транспортировки в Котлас прибыл адъютант морского министра капитан 1-го ранга Рощаковскии, к нему с жалобой на безобразия моряков обратился местный житель отставной кочегарный унтер-офицер Паламозов. Обнаружив вопиющие безобразия, Рощаковскии доложил по команде, и началось следствие, которое проводил обер-аудитор штаба старшего морского начальника в Кольском заливе полковник Сокольский.
Следствие установило, что маршрут движения эшелона с подводной лодкой проходил через КВЖД. Как только поезд пересёк государственную границу, командир лодки (он же начальник эшелона) старший лейтенант Ломан-5-й, дал команду. «Пить!» И, как выявил следователь, моряки выполнили эту команду даже с излишком. Помимо сиюминутного пьянства они закупили спирта про запас, всего более 100 вёдер (почти тонну), частично в складчину. Спирт был разлит ещё китайскими торговцами в жестянки специальной формы, удобной для переноски, ёмкостью в 1/20 и 1/4 ведра (это примерно пол-литра и три литра, в современных мерах), реже в 1/2 ведра. Чтобы «огненную воду» не обнаружили таможенники, её спрятали в балластных цистернах корабля. Благо таможня устройства подводной лодки не знала и в цистерны внутри прочного корпуса забраться не могла — лодка находилась под охраной часового. В Иркутске цистерны были вскрыты, и спирт продавался из вагонов на всех крупных станциях по пути следования. В пьянстве, по пути следования, были замечены не только проводник вагона и смазчик, назначенные во Владивостоке, но и команда во главе с кондуктором Чернышёвым, за проступки отправленном обратно из Котласа во Владивосток. Пьянство в дороге чуть не привело к аварии и крушению поезда с подводной лодкой. На станции Мураши Пермской железной дороги осмотрщик вагонов случайно дотронулся до буксы, которая оказалась раскалена из-за отсутствия смазки. Осмотр показал, что потёк подшипник и повреждена ось. Только из-за малого расстояния до Котласа ось менять не стали, ну а смазчик-проводник Ефремов в это время спал пьяный, уткнувшись носом в смазку. Узнав от станционного начальства о происшествии, командир подводной лодки произвёл обыск у смазчика и обнаружил у него 14 жестянок со спиртом, которые тотчас же выбросил.
По прибытии эшелона в Котлас, где подводную лодку должны были спустить на воду для дальнейшего следования уже по реке, «в этом ранее тихом городе водворилось пьянство и скандалы», — отмечал следователь в деле.
Нижние чины (так до революции называли матросов и старшин — унтер-офицеров, по тогдашней терминологии) нашли следующий способ продажи хмельных запасов. Постучав в квартиру человека, который, по слухам, был состоятельным и любил выпить, матрос, имевший при себе чемодан вместимостью 5 — 6 жестянок, спрашивал хозяина квартиры: «Не здесь ли живёт НН?» (называя при этом любую подвернувшуюся фамилию). Получив отрицательный ответ, моряк изображал досаду, что забыл точный адрес лица, просившего принести спирт, и предлагал его купить хозяину. Купля-продажа, как правило, тут же совершалась, причём на довольно солидную сумму — 250, 300, 400 рублей. Если учесть, что в Маньчжурии моряки спирт покупали по 13—20 рублей за ведро, а продавали сначала по 45 рублей за четверть, затем по 50—60 и, наконец, когда запасы уменьшились — за 75 рублей, доход от этих операций для экипажа подлодки составил более 10 000%!
Надо сказать, что следствие было осложнено огромными расстояниями, на которых были разбросаны свидетели по делу (от Владивостока до Александровска-на-Мурмане), да и нежеланием ни начальства станции, ни местного пристава, ни полиции и жандармов продолжать его.
С огромным трудом, но были установлены обстоятельства этого ЧП. Вскрылась тягостная картина того развала, который воцарился на флоте перед революцией. Ни командир, ни вахтенный начальник своих обязанностей не выполняли, службой не интересовались. Старший в команде кондуктор Чернышёв (этот чин, читаемый с ударением на последнем слоге, соответствовал современному мичману) пьянствовал с личным составом и брал деньги с матросов за разрешение продавать спирт, которым, кстати, и сам приторговывал. К тому же, несмотря на двукратный отказ ему в отпуске, Чернышёв самовольно уехал и отсутствовал три дня (судя по всему, красавца-подводника охмурила какая-то вдовушка, и он весело провёл время). За самовольную отлучку кондуктор был отправлен во Владивосток. Уезжая, Чернышёв очень сожалел, что спирт у него закончился. У команды же спирт ещё оставался, и пьянство и торги продолжались.
