— Что вы будете заказывать?
К нему обратились на французском, протянули карту вин, открытую на странице шампанских. В ту же минуту кто-то, сидящий за соседним столиком, помахал турку рукой. Это был самый шумный столик заведения. Вокруг бутылок с шампанским и виски сгрудилось не менее полудюжины человек. Мужчина, одетый в белый костюм и расстегнутую рубашку, не вставая со стула, который чуть не опрокидывался под ним, громко звал Адил-бея, подкрепляя слова жестами.
— Идите к нам, дружище!
Адил-бей, еще сомневаясь, поднялся. К нему протянулась мощная рука, сжала ладонь.
— Джон, из «Стандарта». А вы новый консул. Мне рассказывали о вас у Пенделли. Гарсон, еще один стакан!
И он указал на офицеров, сидящих за столом:
— Это товарищи! Тут все товарищи. Виски? Шампанское?
Он был пьян. Он был пьян всегда и всегда носил белый костюм, расстегнутую рубашку, открывающую мощную шею. Он также всегда с предельной скоростью гнал по улицам города свой автомобиль, притормаживая лишь на поворотах, и резко останавливался, едва не сбивая ребенка или старуху.
— Ну как там эта шельма Неджла? — поинтересовался Джон, опустошив стакан.
Несмотря на опьянение, он скользнул цепким взглядом по Адил-бею. Грубые черты его лица оплывали, под глазами набухли мешки. Большую часть времени лихорадочно блестящие зрачки его глаз блуждали, не задерживаясь ни на чем конкретном, но когда они останавливались на каком-нибудь объекте, рот американца становился тверже, а на лице появлялось высокомерное выражение.
— Уже подсуетился? — спросил он.
И пожал плечами, видя, как смутился собеседник, подыскивая ответ.
— Ну и дурак!
— Что?
Но нет! Джон даже не оставил ему времени для обиды. Он произнес слово «дурак» не так, как все остальные.
— Неужели вы полагаете, что мы все не прошли через это? Бармен, положите на лед еще одну бутылку.
Пары по-прежнему кружили в ореоле приглушенного света.
— Надеюсь, вы хотя бы не сказали ей ничего компрометирующего?
— Я не понимаю вас.
Фламандец, выходивший из-за стола, вернулся вместе с женщиной, которую усадил рядом с собой. Он не мог разговаривать с ней, и потому весь остаток вечера довольствовался тем, что, улыбаясь, смотрел на спутницу и поглаживал ее по руке.
— Вы здесь уже давно? — спросил Адил-бей у американца.
— Четыре года.
— И вам здесь нравится?
Джон рассмеялся или, вернее, выпустил из легких излишек воздуха, а также сдул с губ крошки табака. Но его это не беспокоило. Он не желал быть ни вежливым, ни воспитанным.
— Ваше здоровье! И пусть оно будет, пока не сдохнем!
Он пил виски из пивной кружки, и никто не мог понять, насколько он пьян. За этим столом не вели долгих и связных бесед.
Время от времени офицеры перекидывались парой слов, затем кто-нибудь поднимался, чтобы потанцевать. Джон периодически останавливал взгляд на консуле, взгляд то мутный, то острый, внимательный.
— Уже хандрите?
— Нет. Но я несколько сбит с толку.
— Если однажды у вас возникнут неприятности, приходите ко мне. Вы знаете куда? На окраину города, туда, где проходит нефтепровод.
— Вы позволите задать вам несколько вопросов? Вы только что говорили о госпоже Амар. Вы полагаете, она работает на ГПУ?
На сей раз Джон испустил тяжкий вздох.
— Хотите добрый совет? Никогда, ни с кем не говорите о подобных вещах. Оглянитесь! Официант, который нас обслуживает, работает там. Все женщины, которых вы здесь видите, тоже. И швейцар! И вся прислуга!
Американец говорил все это, не понижая голоса. Музыканты, расположившиеся за Джоном, не моргая, наблюдали за ним.
— Лучше вообще не задавать вопросов, понимаете? Ваши посылки прибывают наполовину пустыми — молчите! Вас обворовывают — молчите! На вас напали ночью и отобрали портфель, кошелек — спокойно идите домой! Если кто-то умер в вашем кабинете, просто ждите, когда приедут и заберут труп! И если ваш телефон не работает, не уставайте повторять про себя, что именно так и должно быть.
— Служащего, который временно замещал меня здесь, арестовали сразу же по прибытии в Тбилиси.
— Каким образом это вас касается?
— А если вспомнить предыдущего консула, мне сказали…
Джон заставил турка замолчать, всунув ему в руку стакан.
— Пейте! Пускай проходят часы, дни, недели, месяцы. Возможно, однажды ваше правительство вспомнит о вас и пришлет вам замену.
Все это американец излагал сварливым голосом клоуна.
— Не приходите сюда слишком часто. Как можно меньше общайтесь с иностранными офицерами.
— Но вы сами?
— Что касается меня, дружище, то я из «Стандарта»!
В сущности, когда он произносил это слово, в его голосе звучала та же гордость, которая звучала в речах Пенделли, когда тот говорил об Италии.
— Еще одну бутылку, гарсон!
И Джон обратился на английском к капитану, дремавшему рядом с ним.
Адил-бей выпил три больших стакана спиртного. Окружающие предметы начали понемножку расплываться. Консул с досадой смотрел на американца, который больше не желал обращать на него внимание, а турку так хотелось поговорить по душам.
Он еще точно не знал, что намеревается сказать, но он бы завел разговор о своей секретарше, которую Джон, возможно, знал. Адил-бей злился. Он задавался вопросом, неужели девушка по-прежнему сидит там, на подоконнике Дома профсоюзов. Теперь он понимал, почему она состроила презрительную гримасу, когда он завел речь о баре, переполненном женщинами с неотесанными чертами крестьянок или работниц, этими женщинами с размалеванными лицами, которые танцевали, неловко двигаясь и смеясь.
Время от времени пары исчезали. А за шторой, отделявшей укромный уголок от нескромных взглядов, начиналась громкая возня.
— Вы часто сюда заходите? — поинтересовался Адил-бей у своего соседа, бельгийского капитана.
— Одна ходка сюда, одна — в Техас.
— Нефть?
— Нефть.
— Наверняка в Америке веселее?
— Да везде одно и то же, быть может, там даже скучнее. Труба расположена далеко от города, на загрузку уходит около шести часов. Времени только и остается, что в кино сходить!
— Вы делаете остановки в каких-нибудь портах?
— Никогда.
Сидевший напротив старший инженер-механик пытался рассказать своей спутнице анекдот, для чего использовал немецкие и английские слова, но главным образом жесты. Женщина смеялась, ничего не понимая. Он смеялся еще громче.
