До этого времени консул не обращал никакого внимания на неясный шум, доносившийся с улицы, и вот теперь мужчина опустил голову. Весь узкий тротуар занимала длинная очередь, состоящая по меньшей мере из двухсот человек; кто-то стоял, кто-то сидел прямо на земле, а начиналась очередь перед дверью здания напротив. Должно быть, в нем находился кооперативный магазин. Адил-бей не мог прочитать, что написано мелом на стеклах витрины.
Он посмотрел на второй этаж. Женщина в желтом платье закрыла окно, украшенное шторами, и распустила волосы.
Почему он чувствовал себя таким уставшим? Не зная зачем, турок толкнул дверь своего кабинета и, пораженный, застыл на пороге. В комнате толпилось около двадцати человек, некоторые сидели на стульях, на диване, на подоконнике открытого окна, и нетрудно было догадаться, что в приемной ожидало примерно столько же посетителей. Все эти люди взирали на него совершенно спокойно, никто из них даже не поздоровался, но какой-то крестьянин в одеянии горца, который, по всей вероятности, пришел первым, положил на письменный стол консула открытый паспорт.
Лишь молоденькая особа, одетая в черное блондинка, до появления Адил-бея сидевшая за маленьким столиком, поднялась со своего места, проявляя определенное уважение.
Адил-бей больше не мог стоять в дверях. Под пристальными взглядами двадцати пар глаз он подошел к потертому креслу и уселся, напустив на себя самый важный вид. Горец не преминул этим воспользоваться и тут же подтолкнул паспорт к ладони турка.
Самым впечатляющим, самым странным оставался тот факт, что все присутствующие молчали. Нет, это не было проявлением уважения, ведь некоторые посетители курили, а грязный паркет украшали пятна плевков! Сколько же они ждут? Чего хотят?
— Мадемуазель? — начал Адил-бей на французском.
— Соня, — ответила девушка в черном и заняла место с другой стороны стола.
— Я полагаю, вы мой секретарь?
— Да, я секретарь консульства.
— Вы говорите на турецком?
— Немного.
Она казалась совсем юной, но такой уверенной в себе. В руках Соня уже держала авторучку и смотрела на паспорт так, как будто намеревалась приняться за работу.
Адил-бей тоже посмотрел на паспорт, но при этом ничего не понял, потому что это был советский паспорт. Мужчина медлил. Притворялся, что читает. Тем временем консул украдкой огляделся вокруг себя. Заметил на своем письменном столе телефонный аппарат. Обратил внимание на то, что все посетители были людьми бедными, одетыми в самую разномастную одежду. Какая-то женщина, сидевшая неподалеку, кормила грудью младенца, а примостившийся рядом с ней старик мог похвастаться каракулевой шапкой и босыми ногами.
— Мадемуазель Соня…
Она ограничилась тем, что чуть приподняла голову.
— Прошу вас, пройдемте со мной на минуту.
И Адил-бей направился к своей комнате. Окно в доме напротив было по-прежнему закрыто. Войдя, девушка сразу же заметила, что постель не разобрана.
— Мадемуазель Соня, сегодня у меня нет времени заниматься всеми этими людьми. Как долго они ждут?
— Некоторые с шести часов утра. Некоторые — с десяти.
— Но, тем не менее, пожалуйста, скажите им…
— Что консульство будет работать завтра?
— Завтра, да, завтра! — поспешно ответил мужчина.
Этой Соне едва исполнилось восемнадцать лет. Невысокая хрупкая фигурка, маленькое бледное личико, ясные глаза, светлые волосы. Однако девушка излучала спокойную уверенность, странную внутреннюю силу, ошеломившую консула. Дверь в кабинет осталась приоткрытой, и консул сделал два шага, чтобы видеть, как секретарша выпроваживает толпу просителей.
Необыкновенно прямая, она стояла посреди кабинета с авторучкой в руке и говорила на русском, не повышая голоса, жестами подчеркивая сказанное. Заметив, что женщина, кормившая грудью, осталась сидеть в своем углу, Соня подошла к ней, отняла ребенка от груди матери и сама застегнула крестьянке кофту.
Дружные шаги уходящих напоминали шум, который производит бредущее стадо. Посетители задерживались, в надежде оглядывались, как будто верили, что в последнюю секунду что-то изменится. Когда входная дверь наконец закрылась, в кабинете по-прежнему стоял стойкий запах нищеты и грязи.
Соня вернулась и обнаружила Адил-бея на его рабочем месте. Мужчина положил локти на письменный стол и обескураженно смотрел в пространство.
— Вы пили чай? — поинтересовалась девушка.
— Какой чай? — И, не желая больше сдерживаться, выкрикнул: — Где вы видели чай в этом доме? Где слуги? Где патефон? Где…
Было так глупо спрашивать о патефоне, но турок рассматривал его исчезновение как злобный выпад в свой адрес.
— Это правда, слуги ушли, — сказала секретарша.
— Почему?
— Потому что господин Фикрет рассчитал их.
— Рассчитал слуг? Но по какому праву? И по какой причине?
Соня не улыбалась. Она оставалась бесстрастной и очень серьезной.
— Должно быть, у него были на то свои резоны. Возможно, вы найдете другую служанку.
— Что значит «возможно»? Вы хотите сказать, что я рискую остаться без слуг?
— Нет, я надеюсь, что смогу их разыскать.
— А что мне делать в данный момент?
— Трудно сказать. Вы могли бы питаться в кооперативной столовой, но…
Адил-бей слушал так, как будто от одной этой девушки зависело все его будущее.
— У вас есть валюта? — спросила она.
— Что?
— Валюта, то есть иностранные деньги. Если есть, то я могу пойти в Торгсин и купить все, что вы пожелаете. Торгсин — это магазин для иностранцев, где следует расплачиваться деньгами других стран. Там продается все, что продается в магазинах Европы. В каждом городе всего лишь один такой магазин.
Консул уже открыл портфель и достал из него турецкие лиры, на которые девушка смотрела, хмуря брови.
— Не знаю, примут ли их в магазине. Но я попробую.
— Почему? Ведь…
Адил-бей замолчал. Не следовало повторять историю, происшедшую в итальянском консульстве. Однако от одной только мысли, что в магазине, где принимают иностранные деньги, могут не взять турецкие лиры, у мужчины запылали уши!
— Что бы вы хотели, чтобы я купила?
— На ваше усмотрение. Я не хочу есть.
И это было правдой. Он не хотел есть. Он не хотел ничего. Вернее так: он хотел получить объяснения, но от какого-нибудь ответственного лица. Он хотел знать, почему Фикрет забрал патефон и почему он рассчитал прислугу, почему консул Персии провожал турка на вокзал, почему итальянцы вели себя столь агрессивно по отношению к нему, почему люди напротив торчали в своем окне до двух часов ночи и почему…
