— Мой отец сильнее твоего. Он мог бы свалить его на землю одним ударом кулака.
Это было правдой. Владелец гаража был настоящим великаном, а Дейв никогда не занимался спортом. Он застыл на месте, ожидая реакции сына. Но Бен ничего не сказал в ответ.
Это причинило ему боль. Это было абсурдным. Это ничего не значило. Тем не менее он почувствовал, как у него закололо в сердце. С тех пор прошло семь лет, но он все еще вспоминал о том случае.
Но больше всего Дейва смущало, когда Бен, полагая, что за ним никто не наблюдает, молча смотрел на него. В эти моменты лицо ребенка было серьезным, сосредоточенным. Казалось, он уносился очень далеко. Создавал ли он в эти минуты образ отца, как это некогда сделал Дейв?
Ему хотелось бы познакомиться с этим образом. Спросить: «Тебе не очень стыдно за меня?»
Сотни раз эти слова обжигали губы Гэллоуэя, но он всегда спрашивал, идя на попятную:
— Ты счастлив?
Мать Дейва никогда не задавала сыну этот вопрос. Если бы она это сделала, хватило бы ему мужества ответить: «Нет!»?
Ведь он и в самом деле не был счастлив. Одного вида Мьюсельмана, занимавшего довольно высокую должность в страховой компании, которому, однако, требовалось весь день напролет доказывать себе свою значимость, хватало, чтобы жизнь Дейва в доме в Уайт-Плэн стала невыносимой. Именно из-за Мьюсельмана, из-за своей матери он, окончив среднюю школу, выучился на часовщика, чтобы самостоятельно зарабатывать себе на жизнь и не жить с ними под одной крышей…
Накануне вечером Бен тоже уехал. В комнате, в стенном шкафу, большом, как туалетная комната, еще лежали его игрушки: механические машинки, тракторы, ферма с животными, ковбойские пояса и шляпы, шпоры и пистолеты. У Бена имелось не менее двадцати пистолетов всех моделей, но все они были сломаны.
Бен ничего не выбрасывал. Он сам прятал старые игрушки в стенной шкаф, а однажды, не так давно, отец с удивлением увидел, как Бен на полном серьезе пытался исполнить мелодию на флейте за десять центов, которую тот купил, когда ребенку было девять или десять лет.
Из громкоговорителя, высоко висевшего над спортивной площадкой, время от времени раздавались комментарии по поводу игры. Люди, сидевшие на ступеньках, вероятно, говорили о нем. Слушал ли Мьюсак радио? Или же ему кто-то рассказал о случившемся? Несомненно, он сидел на веранде, попыхивая своей чиненой трубкой, из которой вырывался свист.
Около магазинчика остановилась машина. Из нее вышли два человека, двое мужчин, судя по шагам. Они подошли к витрине и заглянули внутрь.
— Разве нет звонка? — спросил один из них.
— Что-то не вижу.
Они постучали в стеклянную дверь. Дейв не двигался. Затем один из мужчин отошел на середину улицы, чтобы взглянуть на окна второго этажа.
Вероятно, старая дама-полька высунулась из окна, поскольку снизу крикнули:
— Где живет мистер Гэллоуэй?
— Окно рядом.
— Он дома?
Говоря наполовину на английском, наполовину на своем родном языке, она пыталась объяснить им, что нужно обогнуть здание, войти в маленькую дверь между гаражами и подняться по лестнице. Вероятно, они поняли, поскольку шаги начали удаляться.
Дейв сознавал, что с минуты на минуту они постучат в дверь. Его даже не интересовало, кем они были.
Во всяком случае, пора было выходить из оцепенения. Оно уже спадало, и под конец ему приходилось удерживать его искусственно. Это был трюк, своеобразный способ напрячь мышцы, растянувшись на матрасе. Он не стал ждать, когда на лестнице раздадутся шаги. Дейв поднял голову и открыл глаза. Было странно видеть повседневную обстановку, четкие контуры предметов, светлый квадрат окна, уголок гостиной, который просматривался в приоткрытую дверь.
Во входную дверь постучали. Ничего не ответив, Гэллоуэй сел на краешке кровати. В голове было еще пусто. Он пока не полностью осознавал разыгравшуюся драму.
— Мистер Гэллоуэй!
В дверь постучали сильнее. Вышедшая на лестничную площадку соседка словоохотливо рассказывала:
— Я слышала, как он вернулся примерно час назад. Я уверена, что он не выходил. Самое любопытное, что с тех пор я не слышала в его квартире ни малейшего шума.
— Вы полагаете, что этот человек склонен к самоубийству? — спросил другой голос.
Изумленный Гэллоуэй нахмурил брови, поскольку такая мысль даже не приходила ему в голову.
— Мистер Гэллоуэй! Вы нас слышите?
Смирившись с неизбежным, он встал, направился к двери и повернул ключ в замочной скважине.
— Да? — спросил он.
Это были не полицейские. У одного из них на ремне через плечо висела кожаная сумка, а второй держал в руке большой фотоаппарат.
Более толстый произнес название нью-йоркской газеты, будто других объяснений не требовалось.
— Снимай, Джонни.
Словно извиняясь, он объяснил:
— В таком случае фотография успеет попасть в ночной выпуск.
Они не ждали разрешения. Вспыхнула вспышка, раздался щелчок.
— Одну минуточку! Где вы находились, когда мы пришли?
Гэллоуэй ответил не думая, поскольку не привык лгать:
— В комнате моего сына.
И сразу же пожалел о своих словах. Но было уже поздно.
— В этой? Вас не затруднит вновь войти туда? Вот так, да. Встаньте возле кровати. Смотрите на нее.
Перед домом остановилась вторая машина. Хлопнула дверца, на тротуаре раздались шаги.
— Быстрее! Готово? Езжай в редакцию. Обо мне не беспокойся. Я сумею добраться. Простите нас, мистер Гэллоуэй, но мы приехали первыми, и у нас нет никакой причины упускать преимущество.
Еще двое мужчин вошли в комнату, ведь дверь не была заперта на ключ. Все четверо знали друг друга, перекидывались отдельными фразами, разглядывая комнату.
— Судя по тому, что нам сообщили, полицейская машина увезла вас около часа назад и вы не успели позавтракать. Вы поели с тех пор?
Гэллоуэй сказал, что нет. Он чувствовал себя беспомощным перед их неудержимым напором. Они казались настолько сильнее его, настолько уверенными в себе!
— Вы не голодны?
Гэллоуэй не знал. Этот шум, эти хождения взад и вперед, этот ослепляющий свет, вспышки фотоаппарата ошарашили его.
— Вы сами готовили еду для сына и для себя?
Сейчас ему хотелось заплакать, но не от отчаяния, а от усталости.
— Не знаю, — ответил он. — Я даже не понимаю, о чем вы меня спрашиваете.
— У вас есть фотографии сына?
Он чуть не выдал себя, но ответил «нет», решив на этот раз защищаться. Он лгал. В его комнате в ящике лежал небольшой альбом с фотографиями Бена. Но ни в коем случае нельзя было допустить, чтобы они узнали об альбоме.
