Лилиана была немного бледнее Бена, несомненно, от усталости. Рядом с надзирательницей она, в своем дешевом пальто, надетом на хлопчатобумажное платье в цветочек, казалась маленькой болезненной девочкой.
Бен не сделал ни малейшего движения в сторону отца. И теперь Дейв начинал понимать, что хотел сказать ему инспектор. Гэллоуэй чувствовал себя так, словно шестнадцать лет совместной жизни и повседневной близости канули в небытие. В глазах его сына не вспыхнуло ни одной искорки, на лице не отразилось никаких эмоций. Он только нахмурился, словно заметив, что на его пути появилось нечто неприятное.
— Мой отец! — вероятно, сказал он, обернувшись к девушке.
Они уже вышли на поле. Их посадили в самолет прежде, чем впустили других пассажиров.
— Он вас видел? — спросил Гэллоуэя один из репортеров.
— Думаю, да. — И добавил: — Но я не уверен.
Гэллоуэй пошел за толпой, одним из последних поднялся в самолет. Стюардесса указала ему место в хвосте самолета. Бен и Лилиана сидели впереди. Бен вместе с полицейским слева, а Лилиана и женщина, сопровождавшая ее, справа. Их разделял только проход.
Приподнявшись, Дейв мог их видеть. Правда, он видел только их затылки, да и то, когда они не откидывались назад. Однако этого было достаточно для того, чтобы он понял: они все время поворачивались друг к другу. Иногда они наклонялись вперед и обменивались репликами. Их сопровождающие не запрещали этого делать. Чуть позже стюардесса предложила им, как и другим пассажирам, чай и бутерброды, но они отказались.
Было ли возможно, что они оба не отдавали себе отчета, в какое положение попали? Можно было подумать, что они на каникулах, что им нравится путешествовать на самолете. Дейв видел, что их поведение удивляло и других пассажиров.
Примерно через полчаса голова Лилианы склонилась набок. Вероятно, она проспала оставшуюся часть пути. Что касается Бена, то он, поговорив какое-то время с полицейским, принялся читать газету, которую тот ему дал.
Гэллоуэй был уверен, что все это было обыкновенным недоразумением. Поступки других людей всегда кажутся нам странными, поскольку мы не знаем их истинных причин. Когда он женился на Рут, все в мастерской смотрели на него с удивлением, к которому примешивалась частичка сострадания. А на его лице застыло примерно такое же выражение, какое было у Бена, когда он шел сквозь толпу.
Он знал, что делал, женившись на Рут. Только он один и знал.
Его жалели. Все думали, что он позволил себя окрутить, что он уступил мимолетной страсти. Они даже не подозревали, что только такие женщины могли вызвать у него желание жениться. Кто знает? Возможно, некоторые полагали, что у него временно помутился рассудок?
На публике он тоже держал жену за руку, с вызовом глядя на окружавших их людей. Когда она была беременной, он с гордостью прогуливался вместе с ней по центру города.
Большинство его приятелей переспали с ней. Несмотря на это, он запретил себе прикасаться к ней до свадьбы. Как ни странно, это настолько ее поразило, что она плакала и благодарила его. Правда, в этот вечер они пили. Они пили каждый вечер.
Все предсказывали, что он будет несчастен с ней. Но ничего подобного. Он счел своим долгом поселиться в одном из новых домов квартала, как большинство молодых семей, купить ту же мебель, те же безделушки. Его мать не присутствовала на свадьбе, поскольку он сообщил ей об этом только через месяц, вскользь, в конце письма, словно это была совсем незначительная новость. Следующей весной она неожиданно приехала к ним вместе с Мьюсельманом. Он был уверен, что никогда прежде она не испытывала столь неподдельного удивления. Он не знал, что она ожидала увидеть, но только, разумеется, не Рут, не их маленькое хозяйство.
— Ты счастлив? — спросила она, когда они на минуту остались одни в комнате.
Он ограничился улыбкой, но она не поверила в эту улыбку. Она в него никогда не верила. Она тем более никогда не верила в его отца. Верила ли она в Мьюсельмана?
— Ну что ж, дети мои! Нам пора уезжать.
Она не согласилась пообедать у них.
— Удачи! — бросила она, выйдя на улицу.
Она желала, чтобы на молодую пару обрушились всевозможные катастрофы. И поэтому он не написал ей, когда ушла Рут. Почти два года он не отвечал на ее письма, которых, впрочем, было немного.
Это ли пытался ему растолковать инспектор сегодня утром? Но разница заключалась в том, что он доверял Бену. Они были одной крови. Бен был его сыном. Сегодня вечером или завтра они поговорят, и все встанет на свои места. Бен должен знать, что отец заранее понимал его. Это следовало из его послания.
Я буду с тобой, что бы ни случилось.
Он добавил, чтобы было еще яснее:
Я не сержусь на тебя, Бен!
Он употребил это слово в самом широком смысле. Вероятно, Бен не слышал его послание по радио, поскольку в тот час, когда его передавали, он находился у мирового судьи в одной из деревень Иллинойса.
Сам ли Бен остановил машину в ночи, несмотря на то что за ними гналась по пятам полиция, и предложил Лилиане соединить свои судьбы? Принадлежала ли эта идея Лилиане? Он предпочитал не думать об этом, не старался догадаться, о чем они теперь говорили, когда девушка проснулась.
Они пролетали над Нью-Йорком. Был виден небоскреб, сверкавший позолотой под лучами солнца. Самолет постепенно снижался. Пассажиры погасили сигареты, пристегнули ремни. Дейв дал себе слово оставаться на месте до тех пор, пока его сын не покинет самолет. Таким образом, он пройдет мимо и, возможно, даже заденет отца. Но стюардесса настойчиво попросила всех без исключения пассажиров выйти из салона.
Дейв буквально заставил себя последовать примеру других пассажиров. Войдя в зал ожидания, он обернулся и увидел, что Бена и Лилиану увели на другую часть поля.
— Куда они направляются? — спросил он у служащего.
Служащий посмотрел, куда показывал Дейв.
— Несомненно, к другому самолету, — равнодушно ответил он.
— Какой линии?
— Сиракузы.
— Самолет делает посадку в Либерти?
— Вполне возможно.
Дейв напрасно попытался купить билет. Когда он нашел нужное ему окошечко, самолет уже взлетел.
— Через час вылетает другой самолет, который делает посадку в Либерти. Это все равно будет быстрее, чем поездом.
Гэллоуэй больше не сгорал от нетерпения. Он начал привыкать, что все происходило не так, как ему хотелось бы. Но он не отчаивался, уверенный, что последнее слово все равно останется за ним.
Было пять часов, когда он прилетел в главный город графства, через которое иногда проезжал на машине, не останавливаясь. Последний раз — накануне, в полицейской машине. В воскресный день все было закрыто. Гэллоуэй отнес чемодан в гостиницу. Однако он не стал подниматься в номер, а сразу же бросился во Дворец правосудия, находившийся недалеко.
