– Вам сдают ключи от кабинетов, кто в ту ночь не сдал?
– Ермаков… Ах, ну да, его же… Последнее время допоздна сидит у себя главный инженер, а то и ночует в кабинете. А мне что – пускай. И в ту ночь он тоже остался.
– Кто еще?
– Колчин всегда забывает сдать ключ.
– Так сдал он ключ или не сдал?
– В тот раз сдал. Точно помню…
– Колчин сдал ключ, – перечисляла она действия зама Князева, а вахтер подтверждал кивками головы, – потом вышел отсюда, направился к автомобилю и выехал с территории завода, так? Вам ведь с места дежурства видна площадка перед зданием?
– Я не присматривался, куда он пошел, – растерялся вахтер. – Он сдал ключ, я записал в журнал, повесил его… и все.
– Значит, вы не видели, как Колчин выходил отсюда?
– Раз сдал ключ, значит, вышел.
– А кто еще задержался?
– Референт Князева. Он часто задерживается и в тот раз был здесь до семи, ушел, потом в восемь вернулся… забыл что-то… ну и опять ушел в девять… или в полдесятого, я не помню точно, потому что не записывал.
– Скажите, запасной выход есть в этом здании?
– А как же! На случай пожара, но он всегда заперт.
– Покажите-ка мне его.
Вахтер повел ее к лестнице, спустившись немного ниже первого этажа, он показал дверь, расположенную напротив входа в подвал и бомбоубежище. Пожарный ход был перекрыт железной перекладиной, на которой висел небольшой замок, слегка поржавевший. Урванцева подошла ближе и повернулась к вахтеру:
– Сидя на своем месте, вы не видите, кто и когда здесь проходит, так?
– Не-а, не вижу. Мне главное – посторонних на входе не пропустить.
– Значит, вы не видели, как Ермаков заходил в подвал?
– Не-а. Я спал.
Она потрогала замок – дужка оказалась перекушенной.
– Как просто, – сказала самой себе.
– Я вот еще что вспомнил. Ермаков брал ключи от чужих кабинетов. Зачем – не говорил. Потребовал – я дал.
– Кто приходит на работу раньше всех?
– Референт Пал Палыча, потом секретарши.
– А после той ночи, когда вы слышали выстрел, Оскар тоже появился первым? Или еще кто-то пришел рано?
Вахтер задумался, потом вспомнил:
– Оскар и Колчин.
– Они пришли поодиночке?
– Э… нет, вместе, поздоровались за руку и подошли ко мне.
– Во сколько это было?
– В половине девятого, а в девять пришел мой сменщик.
– Спасибо, вы свободны.
Вернувшись в кабинет, она попросила пригласить главного инженера. Спартак Макарович прибежал (именно прибежал, а не пришел), как сноп, свалился на стул и обмяк, остановив потерянный взгляд на следователе.
– Здравствуйте, – сказала она. – В ночь убийства Ермакова вы находились в этом здании…
– Я его не убивал.
– Отвечайте на мои вопросы, – мягко сказала она, подозревая, что главный инженер на грани инфаркта. – Вы ничего не слышали в начале второго ночи? Я имею в виду выстрел?
– Нет.
– Вы спали?
– Нет.
– А почему вы задержались на работе?
– Документацию привожу в порядок. Личную тоже. Видите ли, мы разрабатываем проекты, за которыми будущее. Скоро здесь будут другие хозяева, у меня нет желания передавать свои идеи чужим людям.
– Кто-нибудь еще задержался так поздно?
– Не знаю. Около одиннадцати я вышел в туалет… и мне показалось, что я не один здесь.
– Вам показалось или вы действительно были не один?
– Показалось, что свет горит в приемной. То есть через дверную щель пробивался свет… мне почудилось, там кто-то есть.
– И кто же там мог быть?
Он несколько раз пожал плечами, вздохнул.
– А вы не знаете, зачем Ермаков оставался на работе?
– Мы как-то с ним говорили… поздним вечером он зашел ко мне и поинтересовался, почему я здесь, а я забыл спросить, почему и он задержался.
Урванцева чуть подалась к нему и полушепотом спросила:
– Это так странно, Ермаков остался на работе и был застрелен в подвале. Лично вы кого подозреваете?
– Никого! – воскликнул он, ужаснувшись.
Следующий вопрос она медлила задавать, чувствуя его бесполезность. Спартак Макарович запрограммировал себя на один ответ: ничего не видел, ничего не слышал, ничего никому не скажу.
– Спасибо, вы можете идти. – Он двинул к двери, взялся за ручку, но Урванцева остановила его: – Значит, вас никто не видел в час ночи?
– А кто меня должен видеть? – разволновался он. – Я находился у себя… один…
Следующим она допрашивала Колчина. Он был спокоен, но заметно утомлен и расстроен. Урванцева по внешним признакам угадала, что человек он мрачноватый, пессимист, слегка флегматичный, но дружелюбный – ровно настолько, насколько позволяет его сдержанная натура. Урванцева начала беседу с вопроса:
– Расскажите, где вы были в ночь убийства Ермакова?
– Дома.
– Кто это подтвердит?
– Жена.
– А еще кто?
– Жена уже не свидетель? – проворчал Колчин, однако по всему было видно, он чего-то подобного ждал. – Почему вы задаете эти вопросы мне: где был, кто подтвердит? Ну некому подтвердить. Я не выношу мусор поздно ночью, не гуляю с собакой – у меня ее нет, не буяню, поэтому соседи подтвердить не могут, что я находился дома. Дети тоже не могут, они учатся в Питере.
– Не стоит так нервничать, – бесстрастно сказала она, хотя внешних признаков нервозности в нем не было. На краю стола лежали листы, Урванцева передвинула их к нему. – Посмотрите список. Видите, сколько фамилий? Все эти люди работают здесь, я буду их допрашивать и задавать те же вопросы. Начала опрос с вышестоящих, а вы уж подумали, будто я подозреваю вас.
– Ничего я не подумал, – буркнул он, отвернувшись в сторону. Ему стало неприятно и стыдно, что какая-то баба раскусила его. – Если на то пошло, я сам все время думаю – кто?
– Кто застрелил Ермакова? – уточнила она. – Не хотите поделиться своими мыслями?
– По логике чужой сюда проникнуть не мог, хотя… я ничего не исключаю.
– Вы хотите сказать, что Ермакова убил тот, кто работает в этом здании?
– Ну да, да! Мне так кажется. А может, это совсем не так.
– А причина? Согласитесь, должна быть веская причина. Ночью, в подвале… Как думаете, зачем Ермаков пошел туда?
– А зачем он брал ключи от чужих кабинетов? Однажды я видел, как Ермаков сдавал вахтеру несколько ключей, я даже сказал об этом Князеву.
