Она успокоилась.
– Вообще-то, нормально, что мама ошиблась. Она ведь не видела тебя так близко, как я.
Она указала на сеточку морщин, прорезавших суровое лицо Вернера. Он уже пожалел о своем бахвальстве и вернулся к старой теме:
– Ты хочешь, чтобы я тебе что-то прочел?
Дафна проделала какие-то немыслимые гимнастические трюки – она выписывала пируэты, сгибалась пополам, вздыхала, потягивалась, наклонялась, поднималась; раскрасневшись и тяжело дыша, она добилась своего – извлекла и протянула Вернеру книгу, которую спрятала на спине, под одеждой, пока штурмовала стену.
– Вот!
Вернер взял.
– Знаешь ее?
– «Маленький принц» Антуана де Сент-Экзюпери.
Вернер помотал головой и прошептал:
– Иди сюда, устроимся в тенечке.
Он подтащил свою скамеечку под липу, надел очки и открыл книгу.
Дафна легла возле него, вся нетерпение и слух.
Он начал читать:
– «Так я жил в одиночестве, и не с кем было мне поговорить по душам. И вот шесть лет тому назад пришлось мне сделать вынужденную посадку в Сахаре».
* * *
Теперь Дафна каждый день приходила навестить Вернера. В хорошую погоду они работали в саду; в плохую – Вернер читал ей «Маленького принца».
К его удивлению, эта книга захватила его. Во-первых, рассказчик, как и он, был летчиком примерно в то же самое время. Во-вторых, эта сказка волновала его, заставляла думать. После того как он дочитал ее до конца, а Дафна, вся в слезах, попросила его начать читать сначала, он, недолго думая, согласился.
Они проделали это три раза, и Вернер не исключал и четвертый…
Вернер всегда был человеком практическим, даже прагматичным, и никогда не тратил время на чтение романов. Для чего интересоваться тем, чего никогда не было, возмущался он, видя, как люди погружаются в перипетии вымысла. Он привык занимать свой ум, работая руками, и что-то мастерил или часто садовничал в свободное время, предоставленное ему министерством транспорта, в котором он служил, а когда вышел на пенсию, то рассчитал домашнюю прислугу. Теперь его дни оставались наполненными делом, были не похожи один на другой и приносили усталость. Когда он чувствовал, что выдохся, что не может впрячься в какую-то новую работу, он шел в гостиную, ложился на диван и слушал музыку. Бах, Скарлатти, Моцарт, Шуберт, Мендельсон, Шопен, Шуман, Брамс, Равель, Шостакович были его лучшими друзьями, скрашивали его сиесту, сопровождали по ночам, спасали от скуки.
Дафна теперь не желала читать ничего, кроме «Маленького принца». «А почему бы и нет? – думал Вернер. – Я ведь тоже не меньше сотни раз наслаждался Симфонией соль минор Моцарта. Произведение можно считать великолепным, если, слушая его, каждый раз получаешь удовольствие. Шедевры не теряют этой силы».
Несомненно, «Маленький принц» относился к той же категории. Вместе с Дафной Вернер хохотал, когда Маленький принц сталкивался с нелепыми персонажами: дельцом, который копил золото, но не пользовался им; географом, который вел счет всему, что есть во Вселенной, но сам не путешествовал; честолюбцем, который постоянно раскланивался; королем, который правил несуществующими подданными; пьяницей, который пил, чтобы забыть, что он пьет. Как и Дафна, он боялся змеи со смертоносным ядом, был тронут, когда Лис и ребенок приручили друг друга. Спорили они с Дафной из-за Розы. Дафна осуждала эту пустую кокетку, отвергнувшую любовь Маленького принца и не сумевшую полюбить его. «Я ненавижу ее!» – каждый раз восклицала она. Вернер молчал, снисходительно улыбаясь, он-то считал, что автор прекрасно выразил вечное непонимание между мужчинами и женщинами, которое именуют любовью. Но об этом Дафна узнает позже, в свое время. Как это было с ним…
Звонок.
Дафна спрыгнула с дивана, где, лежа, слушала сказку, и побежала к двери. Вернер слышал, как она открыла ее и говорит с каким-то мужчиной, потом она вернулась:
– К тебе, незнакомый старый господин.
– Он назвал свое имя?
– Нет, спросил, как зовут меня.
В эту минуту на пороге появился Йокен.
– Ты просил меня зайти, – проворчал он, – я пришел.
Вернер вздрогнул.
– Садись, я сейчас.
Он встал, взял Дафну за руку, извинился, что должен прервать чтение, вышел в сад, помог девочке перелезть через стену в том месте, где цвела вишня, и пообещал свистнуть три раза, когда ей можно будет вернуться.
– Похоже, этот господин чем-то недоволен. Кто это?
– Мой сын.
– Совсем не смешно слушать всякие глупости, – пробормотала Дафна, исчезая за стеной.
На террасе, выходящей в сад, Вернера с официальным и враждебным видом ждал Йокен.
– Оказывается, теперь ты полюбил детей!
– Прости, что? – прошептал Вернер.
– Раньше я не замечал, что ты любишь детей. Ты никогда не уделял времени ни мне, ни своим внукам.
Вернер должен был согласиться, что Йокен прав. Дафна покорила его. Он не знал, любит ли он детей, но эту любил наверняка. Сообразив, что Йокену будет неприятно, если он поделится с ним этой мыслью, он молча пошел в гостиную.
Йокен сказал с издевкой, презрительно глядя на старика:
– Ты решительно удивляешь меня, как в хорошем, так и в плохом смысле.
– Не…
– Я прекрасно обошелся без этого, поверь мне!
Вернер почувствовал, что на сына снова нахлынула старая боль, и постарался оправдаться:
– Йокен, я должен тебе все объяснить. После того как мне стало плохо, мы не виделись, поскольку ты послал свою жену ухаживать за мной и держать тебя в курсе. Я очень тебе благодарен. Я также понял, что ты так сильно осуждаешь меня, что даже избегаешь встречи.
– Стараюсь уклониться. Я считал, что знал своего отца, оказалось – он совсем не такой.
– Йокен, я не принадлежу к этой неонацистской партии.
– В письме, которое я получил, подтверждается твое членство. Ты платишь им взносы с тысяча девятьсот пятьдесят второго года. Таким образом я и узнал твою грязную тайну: ты не заплатил последний раз, и генеральный секретарь написал мне, чтобы узнать, не умер ли ты. Представь себе мое потрясение!
– Я осуждаю их. Я не разделяю ни их ностальгию, ни их ожидания. Я ненавижу нацизм, а неонацизм – еще сильнее.
– Ты отрицаешь то, что утверждают они? Твое членство? Твои партийные взносы?
– Нет.
– Так что тогда?
– Это из-за самолета.
Йокен потрясенно переспросил:
– Из-за самолета?
– Моего самолета.
Они помолчали. Йокен изменился в лице. Он еще не понял, но уже появилась надежда, и он цеплялся за нее. Он уже поверил, что вновь обретет отца, которого всегда уважал. Вернер был ошеломлен, он не предполагал, что сын так относится к нему.
