Задымление внутренних помещений от разрывов японских фугасов было таким, что невозможно было разглядеть горящие электрические лампочки освещения под подволоком жилой и батарейной палуб. Помещения удалось провентилировать, временно отдраив иллюминаторы правого борта в корме.
Как и в случае с «Суворовым», значительная часть японских снарядов падала позади броненосца. Всего в 10–20 метрах за кормой, но, тем не менее, они наносили лишь осколочные повреждения, не способные лишить его возможности продолжать бой.
Трубы были многократно пробиты снарядами и осколками, отчего казались черными, а не серыми. Защитные брустверы вокруг них либо сбило, либо вдавило внутрь. Разбиты оба мостика и все надстройки, рухнула за борт грот-мачта, однако получившая два прямых попадания, неестественно толстенная фок-мачта устояла. Более того, сохранилась связь по одной из двух бронированных линий с рубкой артиллерийских наблюдателей, из которой все время передавали данные для стрельбы из уцелевших орудий.
В кают-компании и на шканцах бушевали пожары, с которыми было очень трудно бороться из-за повреждения пожарных магистралей, но их удавалось держать под контролем, не дав слиться в сплошной костер благодаря грамотным действиям аварийных партий под руководством лейтенанта Саблина и мичмана Бачманова. Горели и разбитые носовые казематы, но самым страшным было не это.
В 13:58 сразу два японских тяжелых снаряда ударили одновременно в 178-миллиметровую броневую плиту главного пояса в районе носовой башни. От этого удара броненосец даже рыскнул на курсе, качнувшись вправо всем корпусом. После этого сдвоенного попадания быстро затопило угольную яму № 10, а через деформированную переборку начало затапливать запасную крюйт-камеру левого борта носовой башни. Все сильнее броненосец начинал валиться на левый борт и садиться носом. В качестве контрмер затопили три коридора правого борта и две угольные ямы, уже освободившиеся и значившиеся в списках отсеков спрямления корабля в случае подводных повреждений. После этого крен почти выровнялся, но нос корабля продолжал погружаться.
Позже выяснилось, что силой взрыва японских фугасов срезало болты крепления брони к борту и вдавило плиту внутрь. Через несколько секунд она сорвалась с обшивки и ухнулась в море. Подбашенное отделение начало быстро затапливать через разошедшиеся швы и разрывы обшивки за броней. Водоотливные средства не справлялись с потоком воды, а о том, чтобы завести аварийный пластырь под таким обстрелом и на полном ходу, нечего было и думать.
Из-за увеличившейся осадки в воду ушел и нижний край пробоины в жилой палубе выше ватерлинии, уже частично заделанной. Но эта наспех вставленная заделка сильно текла под напором волн, бивших в поврежденный борт, и не могла сдерживать воду долго, что грозило новыми обширными и уже практически неконтролируемыми затоплениями. Поэтому в 14:01 старший офицер капитан второго ранга Похвистнев, вступивший в командование кораблем вместо убитого осколком командира, приказал выйти из строя вправо и застопорить ход, развернувшись целым бортом к волне.
К этому моменту в боевой рубке броненосца не было ни одного человека, не получившего осколочных ранений. Старший офицер был ранен в голову и спину, старший артиллерист капитан второго ранга Генке – в грудь и шею, но после перевязки прямо в рубке продолжал руководить огнем. Рулевой матрос Осип Макаров получил по осколку в плечо и грудь, однако не отпускал штурвал, пока его не сменил старшина сигнальщиков Тищенко, также раненный в обе ноги, но успевший самостоятельно перевязать раны.
В 13:58 наши крейсера уже сблизились с японской колонной на 7–10 кабельтовых, но их безнаказанности пришел конец. Один за другим разворачивавшиеся на норд японские броненосцы открывали огонь из носовых башен по «России» и «Громобою». Вскоре они совсем оставили в покое «Суворова», переключившись на обнаглевшие крейсера всем главным калибром. А после того, как в 14:00 отвернули, так и не выйдя на дистанцию торпедного залпа, миноносцы и остатки шестидюймовок. Кроме того, в 13:59 4-й японский боевой отряд наконец смог занять позицию в голове своих главных сил, начав обстрел кораблей Добротворского, которому пришлось перенести огонь носовых плутонгов крейсеров первого ранга, а также всех орудий «Жемчуга» и «Изумруда» на крейсера Уриу.
Но за те шесть минут, в течение которых все возрастающая японская огневая мощь наваливалась на Иессена, в огромном корпусе «Сикисимы» осело уже несколько тонн русской стали и взрывчатки. С такой короткой дистанции промазать по громадине броненосца было очень не просто, и промахов было немного. Бившие с максимальной частотой наши скорострелки всаживали в свою цель в среднем один-два снаряда в секунду, с лихвой перекрывая по весу сравнительно редкие рявканья японских башен, начинавших замирать и замолкать одна за другой. Казематные и палубные орудия японцев, занятые нашими эсминцами, также убывали с каждой минутой.
Расчеты трехдюймовок, не обращая внимания на обстрел, в бешеном азарте засыпали японца своими пятикилограммовыми снарядиками, истыкав его борт, особенно в носу, как из швейной машинки. Со всех крейсеров каждую минуту набиралось почти четыре сотни таких выстрелов, почти половина из которых достигала цели. Хотя они и не могли пробить даже самой тонкой брони, но, влетая в амбразуры казематов, мелкие, но все же бронебойные снаряды или их осколки выбивали расчеты, клинили орудия, поджигали и взрывали боеприпасы. Кроме того, этот град снарядов не давал высунуться из-за брони ни одной живой душе, парализуя все передвижения по небронированным палубам и мостикам.
К этому добавлялись еще и 330-килограммовые туши снарядов главного калибра броненосцев, прилетавшие с кормы и крушившие все внутренности, почти независимо от толщины брони, их прикрывающей. Не малый урон наносили и более чем 400-килограммовые бронебойные снаряды башенных шестидюймовок, проходившие вдоль корпусов и палуб, довершая картину внутренних разрушений, не заметных снаружи, но губительных внутри.
К началу третьего «Сикисима» лишился задней трубы, грот-мачты и всех надстроек в корме. Командирский мостик был разбит, весь рангоут оборван. Обе оставшиеся трубы едва держались, пробитые больше десятка раз во всех направлениях каждая. Кормовая башня была разбита, взорвана и горела, носовая, видимо, была заклинена и не могла вращаться, а ствол правого орудия в ней был оборван. Один или два каземата в корме также были выведены из строя, и сейчас на их месте полыхал огромный пожар. Из всей артиллерии левого борта могло действовать лишь два орудия. Корабль начал оседать кормой и крениться на правый борт, сбавив скорость и тяжело отвернув сначала на два румба влево, а потом и вовсе покинув строй. При этом он не мог идти прямо, все время рыская на курсе. Следом за ним вся японская колонна довернула влево, желая, видимо, увеличить дистанцию.
С самого начала боя русские действовали очень агрессивно и стремительно, заставив противника загнуть дугой свою боевую линию и не давая ему опомниться, одним рывком заняв и прочно удерживая выгодную для себя дистанцию, позволявшую компенсировать недостаточную выучку комендоров и превосходство японцев в системах управления огнем. Кроме того, теперь русские бронебойные снаряды гарантированно пробивали почти любую броню японских броненосцев. К сражению в таком сумасшедшем темпе японцы никак не были готовы и не могли ничего противопоставить натиску нашей эскадры. Они просто пятились (пока пятились), сохраняя строй (пока сохраняя), но теряя один корабль за другим. Ошеломляющей неожиданностью для Того стало превосходство русских броненосцев в скорости над его флотом.
